Сторона Германтов

По поводу спаржи Эльстира и той, что подали после цыпленка под грибным соусом, герцог Германтский объявил, что зеленую спаржу, выращенную на свежем воздухе и, по забавному выражению превосходного сочинителя, подписывающего свои опусы именем Э. де Клермон-Тоннер[327]

, «не такую несгибаемо твердую, как ее сестры», следует есть с яйцами; г-н де Бреоте отозвался: «Что нравится одним, не нравится другим, и наоборот. В провинции Кантон, в Китае, самым изысканным угощением считаются совершенно протухшие яйца ортоланов». Г-н де Бреоте, автор исследования о мормонах, напечатанного в «Ревю де Дё Монд», посещал только самые аристократические дома, а из них только те, что слыли более или менее интеллектуальными. Так что если он бывал у дамы, во всяком случае если посещал ее достаточно усердно, все понимали, что эта дама — хозяйка салона. Он утверждал, что ненавидит светскую жизнь, и уверял каждую герцогиню в отдельности, что ищет ее общества лишь ради ее ума и красоты. И все они ему верили. Всякий раз, когда скрепя сердце он смиренно отправлялся на большой прием к принцессе Пармской, он призывал всех этих дам последовать его примеру, чтобы его поддержать, и всегда оказывался в кругу родных душ. Он хотел, чтобы его репутация интеллектуала заставляла забыть о его принадлежности к высшему свету, и, пользуясь кое-какими правилами остроумных Германтов, в разгар сезона балов отправлялся с изысканными дамами в ученые экспедиции, а когда какой-нибудь сноб, еще не завоевавший себе положения в обществе, начинал всюду бывать, с ожесточенным упорством избегал знакомства с этим человеком и не желал его замечать. Снобов он ненавидел в силу собственного снобизма, но умел внушить простодушным людям, то есть вообще всем, что снобизм ему чужд.

— Бабаль всегда все знает! — воскликнула герцогиня Германтская. — Какая прелестная страна, обитатели которой желают быть уверенными, что лавочник продаст им по-настоящему тухлые яйца, яйца года кометы. Так и вижу, как макаю в такое яйцо ломтик хлеба с маслом. Должна сказать, что у тети Мадлен (то есть у г-жи де Вильпаризи) иной раз подают несвежую еду, даже яйца. — Тут г-жа д’Арпажон охнула. — Будет вам, Фили, вы знаете это не хуже меня. Бывает, что в яйце уже цыпленок сидит. Ума не приложу, как они там выживают. Получается не омлет, а курятник, спасибо, хоть в меню это не обозначено. Хорошо, что вы не приехали на позавчерашний обед, подавали камбалу с карболовой кислотой! Не угощение, а инфекционное отделение. Преданность Норпуа воистину доходит до героизма: он взял добавку!

— Вы были, по-моему, на том обеде, где она предъявила обществу господина Блоха (желая, возможно, придать еврейской фамилии как можно более иностранный акцент, герцог Германтский произнес на конце имени не «к», а «х», как в немецком слове hoch

), который твердил о каком-то «пиите», то есть поэте, что он божественный. И как Шательро ни лягал господина Блоха под столом, тот не понимал и думал, что толчки моего племянника предназначены молодой женщине, сидевшей напротив (тут герцог слегка покраснел). Он никак не мог взять в толк, что раздражает нашу тетю своими бесконечными божественностями. А тетя Мадлен за словом в карман не лезет и заметила ему: «Ах, сударь, что же вы тогда скажете о господине де Боссюэ?» (герцог был убежден, что «господин де» перед именем известной персоны звучит весьма старорежимно). Словом, его общество украсило обед.

— А что ответил господин Блох? — рассеянно осведомилась герцогиня, которой в этот миг не приходило в голову ничего оригинального, так что пришлось перенимать немецкий выговор мужа.

— Уверяю вас, просто удрал без оглядки.

— Ах да, прекрасно помню, что видела вас у тети в тот вечер, — со значением сказала мне герцогиня Германтская, словно то, что она меня помнит, должно было мне очень польстить. — У тети в гостях всегда очень интересно. В последний раз, в тот самый вечер, когда мы там встретились, я хотела у вас спросить: тот старик, что прошел мимо нас, это был Франсуа Коппе? Вы, наверно, всех знаете по именам, — сказала она с искренней завистью к моим поэтическим знакомствам, но также и со стремлением мне удружить, с желанием, чтобы ее гости заметили молодого человека, настолько погруженного в литературу. Я заверил герцогиню, что на вечере у г-жи де Вильпаризи не видел ни одного известного человека. — Да что вы! — не подумав, отозвалась моя собеседница и сразу выдала, что ее почтение к литераторам и презрение к светским людям куда поверхностнее, чем она уверяла и даже чем ей самой казалось. — Как, ни одного выдающегося писателя? Как странно, я заметила несколько таких несуразных физиономий!