Сторона Германтов

А я очень хорошо запомнил тот вечер из-за одного совершенно незначительного происшествия. Г-жа де Вильпаризи представила Блока г-же Альфонс де Ротшильд, но мой приятель не расслышал имени и, решив, что перед ним какая-то сумасбродная старуха англичанка, в ответ на пространное приветствие бывшей красавицы буркнул нечто односложное, но тут г-жа де Вильпаризи, представляя ее другому гостю, произнесла очень внятно: «Баронесса Альфонс де Ротшильд». И тут внезапно и как-то сразу в артерии Блока хлынул поток мыслей о миллионах, величии, славе, мыслей, безрассудно слипшихся в один ком, от которых у него началось что-то вроде сердечного приступа, что-то вроде кровоизлияния в мозг, и он возопил прямо перед любезной старой дамой: «Если бы я знал!» — а потом неделю не мог уснуть, до того глупо прозвучал его вопль. В этом выкрике Блока не было ничего особенно интересного, но мне он запомнился как доказательство того, что иногда в жизни под влиянием необычайно сильного чувства человек говорит то, что думает.

— Мне кажется, что госпожа де Вильпаризи в нравственном смысле… небезупречна, — вставила принцесса Пармская, зная, что к тетке герцогини не принято ездить, и после того, что говорила о маркизе сама герцогиня, рассудив, что о ней дозволено говорить без церемоний. Но герцогиня Германтская, судя по всему, этого не одобрила, и тогда она добавила:

— Но при таком уме всё это уже не столь важно.

— Вы, так же как и все остальные, составили себе о моей тетке совершенно превратное мнение, — отвечала герцогиня. — Точно то же самое не далее как вчера говорил мне Меме. — Она покраснела, глаза ей затуманило какое-то неведомое мне воспоминание. Я предположил, что г-н де Шарлюс просил ее отменить посланное мне приглашение, ведь передал же он через Робера просьбу, чтобы я к ней не ходил. Еще раньше мне показалось, что, когда герцог в какой-то момент непонятно почему покраснел, упомянув о своем брате, это было вызвано какой-то другой причиной. — Бедная тетя! За ней так и останется репутация старорежимной дамы, блистательно умной и безудержно распутной. Ум у нее донельзя буржуазный, основательный, нудный; она, пожалуй, сойдет за покровительницу искусств, иными словами, она была любовницей великого художника, но он никогда не мог от нее добиться понимания того, что такое картина; а что до ее жизни, тетя никогда не была порочной: она была создана для брака, рождена для семейной жизни, и хоть ей не удалось удержать при себе мужа, который, кстати, был изрядной скотиной, но все свои романы она принимала настолько всерьез, как будто это были законные брачные узы, с теми же приступами обидчивости, с теми же вспышками гнева, с той же верностью. Заметьте, что такие отношения часто бывают самыми искренними, и, в сущности, безутешных любовников на свете больше, чем безутешных мужей.

— И все-таки, Ориана, взять хотя бы вашего деверя Паламеда, о котором вы только что говорили: ни одна любовница и не мечтала, чтобы ее оплакивали, как бедную госпожу де Шарлюс.

— Ах, ваше высочество, — возразила герцогиня, — разрешите мне не совсем с вами согласиться. Не все мечтают, чтобы их оплакивали одинаково, у всех свои предпочтения.

— И все-таки, с тех пор как она умерла, он ее воистину обожествил. Правда, иногда мы делаем для усопших то, чего никогда не сделаем для живых.

— Для начала, — заметила герцогиня Германтская мечтательным тоном, составлявшим контраст с ее насмешливым замыслом, — мы идем на их похороны, чего никогда бы не сделали, будь они живы! — Герцог Германтский с хитрым видом посмотрел на г-на де Бреоте, словно приглашая его оценить остроумие герцогини. — Но в конце концов, признаюсь чистосердечно, — продолжала герцогиня Германтская, — я бы хотела, чтобы любимый человек оплакивал меня не так, как мой деверь.

Лицо герцога омрачилось. Он не любил, чтобы жена судила о людях легковесно, а в особенности о г-не де Шарлюсе. «Вы придираетесь. Своей скорбью он всем нам преподал урок», — надменно произнес он. Но герцогиня, имея дело с мужем, вела себя отважно, как укротительница диких зверей или человек, который живет бок о бок с сумасшедшим и не боится его раздражать.

— Ну уж нет, знаете, он, может, и преподал нам урок, ходит каждый день на кладбище и рассказывает ей, сколько гостей у него было к обеду, скорбит о ней дальше некуда, но скорбит как по кузине, или бабушке, или сестре. Мужья так себя не ведут. Правда и то, что они оба святые, и это сообщает его трауру еще большую необычность. — Герцог, в ярости от ее болтовни, навел на нее страшный и неподвижный взгляд двух зрачков, похожих на пистолетные дула. — Я о Меме худого слова не скажу, он, между прочим, сегодня вечером был занят, — продолжала герцогиня, — я признаю, что он прекрасный человек, обаятельный, деликатный, сердечный, как мало кто среди мужчин. Меме воистину мягкосердечен по-женски!

— Вы говорите глупости, — поспешно перебил герцог Германтский, — в Меме нет ни капли женственности, он мужествен как никто.