Сторона Германтов

Но его вытаращенные глаза на мясистом красивом лице меня пугали, и я отказался под предлогом, что за мной должен заехать один приятель, который меня отвезет. Мне казалось, что в таком отказе нет ничего обидного. У принца на этот счет явно было другое мнение, потому что с тех пор он со мной больше не сказал ни слова.

— Мне нужно непременно съездить к неаполитанской королеве[331], она, наверно, в страшном горе! — говорила тем временем принцесса Пармская, во всяком случае так мне показалось. Эти слова неясно послышались мне сквозь то, что говорил у меня под ухом принц Фон, опасавшийся, вероятно, как бы его не услышал принц де Фуа, если он будет говорить громче.

— Ну уж нет, — откликнулась герцогиня, — полагаю, ничуть она не горюет.

— Ничуть? Вечно у вас крайности, Ориана, — заметил герцог Германтский, вновь входя в роль утеса, который встает на пути у волны, заставляя ее вздымать свой пенный гребень все выше и выше.

— Базен лучше меня знает, что я права, — возразила герцогиня, — но считает своим долгом напускать на себя суровость ради вас: опасается, что я вас шокирую.

— Да нет же, нисколько, — воскликнула принцесса Пармская, испугавшись, как бы ради нее какие бы то ни было перемены не коснулись этих восхитительных сред у герцогини Германтской, этого запретного плода, отведать от которого не дозволялось еще даже королеве Швеции.

— Да ведь она самому Базену объявила, когда он ей говорил с приличествующей случаю печалью на лице: «Ваше величество в трауре? По ком же Вы горюете?» — «Нет, это не глубокий траур, так, обыкновенный траур, совсем небольшой, по моей сестре». На самом-то деле она в восторге. Базену это хорошо известно, она в тот же день пригласила нас на праздник и подарила мне две жемчужины. Хотела бы я, чтобы она каждый день теряла по сестре! Она не оплакивает эту смерть, а осмеивает ее взахлеб. Вероятно, она, как Робер, говорит себе, что sic transit, не помню, как там дальше, — добавила она из скромности, хотя на самом деле отлично все помнила.

Кстати, герцогиня Германтская, говоря все это, просто упражнялась в остроумии, причем без малейших оснований, потому что неаполитанская королева, так же как герцогиня Алансонская[332], тоже трагически скончавшаяся, была очень отзывчива и искренне оплакивала родных. Герцогиня Германтская прекрасно знала своих родственниц, высокородных баварских сестер, и не могла этого не понимать.

— Ему бы хотелось не возвращаться в Марокко, — сказала принцесса Пармская, вновь уцепившись за имя Робера, которое герцогиня Германтская невольно протянула ей, словно шест. — Полагаю, вы знакомы с генералом де Монсерфейлем.

— Совсем немного, — отозвалась герцогиня, состоявшая с генералом в пылкой дружбе.

Принцесса объяснила, чего хочет Сен-Лу.

— Боже мой, если я с ним увижусь, а это, конечно, время от времени случается, — не желая отвечать отказом, неопределенно отозвалась герцогиня, чьи отношения с генералом на глазах становились все прохладнее и прохладнее с той секунды, когда оказалось, что его нужно о чем-то просить. Но герцога такая недоговоренность не устраивала.

— Вы прекрасно знаете, что не увидитесь с ним, — перебил он жену, — и потом, вы его уже два раза о чем-то просили, а он ни одной просьбы не выполнил. У моей жены мания оказывать любезности, — продолжал он, все больше разъяряясь, с той целью, чтобы принцесса Пармская взяла назад свою просьбу, но чтобы при этом нельзя было усомниться в любезности герцогини: принцесса должна была отступить исключительно перед его несносной сварливостью. — Робер сам в состоянии добиться от Монсерфейля чего угодно. Но он не знает, чего хочет, и заставляет нас за него просить, зная, что это лучший способ загубить дело. Ориана уже слишком много раз обращалась к Монсерфейлю с просьбами. Если еще раз попросит, у него будет повод ей отказать.

— Конечно, при таких условиях лучше пускай герцогиня ничего не делает, — согласилась принцесса Пармская.

— Разумеется, — заключил герцог.

— А бедняга генерал опять потерпел поражение на выборах, — заметила принцесса Пармская, переводя разговор в другое русло.

— Ничего страшного, это всего в седьмой раз, — отозвался герцог, который сам был вынужден отказаться от участия в политике и очень любил, когда другие терпели неудачу на выборах. — Он утешился тем, что сделал жене еще одного ребенка.

— Неужели бедная госпожа де Монсерфейль опять беременна! — воскликнула принцесса.

— Да уж, в этой области бедный генерал не ведает поражений, — заметила герцогиня.