Сторона Германтов

— Ваше высочество, — воскликнула она, — Монсерфейль не пользуется ни малейшим доверием, ни влиянием у нового правительства. Это все равно что биться головой о стену.

— Боюсь, он нас услышит, — прошептала принцесса, призывая герцогиню понизить голос.

— Не бойтесь, ваше высочество, он глух как пень, — во весь голос возразила герцогиня, и генерал это прекрасно услышал.

— Просто мне кажется, что там, где господин де Сен-Лу служит сейчас, не вполне безопасно, — заметила принцесса.

— Чего же вы хотите, — откликнулась герцогиня, — он в том же положении, что все, с той только разницей, что сам на это напросился. И потом, нет, это не опасно, а то вы еще подумаете, что я о нем не забочусь. Мне бы следовало поговорить о нем с Сен-Жозефом во время обеда. Он гораздо влиятельнее и великий труженик! Видите, он уже ушел. Кстати, это было бы гораздо деликатнее, чем говорить с генералом, у него у самого три сына в Марокко, а он не захотел просить, чтобы их перевели; он бы мог на это сослаться. Раз ваше высочество принимает это так близко к сердцу, я поговорю с Сен-Жозефом, если его увижу… или с Ботрельи. Но если я с ними не увижусь, не слишком жалейте Робера. На днях нам объяснили, где находится место его службы. По-моему, ему там лучше, чем где бы то ни было.

— Какой дивный цветок, в жизни подобного не видала, вы, Ориана, всегда находите настоящие чудеса! — сказала принцесса Пармская, которая опасалась, как бы генерал де Монсерфейль не услышал герцогиню, и пыталась перевести разговор на другую тему. Я узнал растение, которое в свое время рисовал при мне Эльстир[334].

— Я счастлива, что вам нравится; эти цветы просто прелесть, вы только поглядите, как они выгибают свои бархатные лиловые шейки; но жаль, что они, как некоторые очень красивые и очень нарядные люди, ужасно некрасиво называются и плохо пахнут[335]. Хотя я их все равно очень люблю. Жаль только, что они скоро умрут.

— Но они же не срезаны, они растут в горшке, — заметила принцесса.

— Вы правы, — со смехом отвечала герцогиня, — но это ничего не меняет, потому что эти цветки — дамы. У этих растений дамы и господа находятся в разном положении. Это все равно как если бы у меня была сука: мне нужен муж для моих цветов. Иначе я не дождусь деток!

— Как занятно. Значит, в природе…

— Да! Есть такие насекомые, которые берут на себя помощь в осуществлении брачного союза по доверенности, как для царствующих особ: жених и невеста даже ни разу не видятся. И клянусь вам, я велю прислуге как можно чаще выставлять мои цветы на окно, то со стороны двора, то со стороны сада, в надежде, что прилетит необходимое насекомое. Но для этого нужно такое счастливое стечение обстоятельств. Представьте, насекомое должно навестить особу того же сорта, но противоположного пола, а потом надо, чтобы ему пришло в голову заглянуть к нам с визитом. Но до этого ни разу не дошло, боюсь, моя красотка большая скромница, я была бы рада, если бы она вела себя поразвязней. Точь-в-точь прекрасное дерево у нас во дворе, оно умрет бездетным, потому что в наших краях этот вид встречается очень редко. У них сводником выступает ветер, но садовая стена высоковата.

— В самом деле, — заметил г-н де Бреоте, — вам бы следовало сделать ее всего на несколько сантиметров ниже, этого было бы достаточно. Для всего этого требуются знания. Ванильный аромат превосходного мороженого, которым вы, герцогиня, только что нас угощали, добыт из растения, которое называется ваниль. У ванили цветки одновременно и мужские, и женские, но их разделяет что-то вроде твердой перегородки, препятствующей любому общению. Поэтому от этого растения никогда не получали плодов, пока один юный негр, уроженец острова Реюньон, по имени Альбиус, — имя, к слову сказать, весьма забавное для чернокожего, ведь оно означает «белый», — пока он не додумался острой палочкой соединить разделенные органы[336].

— Вы неподражаемы, Бабаль, все-то вы знаете! — воскликнула герцогиня.

— Но вы сами, Ориана, поведали мне то, о чем я и не подозревала, — заметила принцесса.