Сторона Германтов

— Я бы могла показать вам одно его прекрасное полотно, — любезно сказала мне герцогиня Германтская, имея в виду Хальса, — некоторые утверждают, будто это его лучшая картина, я унаследовала ее от немецкого кузена. К сожалению, она считается «ленным владением» и хранится в замке; вы не знаете этого выражения? Я тоже, — добавила она, потому что любила пошутить над старинными обычаями (ей это казалось признаком современных взглядов), которым тем не менее бессознательно и упорно следовала. — Я довольна, что вы видели моих Эльстиров, но мне было бы еще приятнее, если бы я могла порадовать вас созерцанием моего Хальса, не будь он «ленным владением».

— Знаю, — заметил принц Фон, — это от эрцгерцога Гессенского.

— Верно, его брат женился на моей сестре, — сказал герцог Германтский, — кстати, его мать была кузиной матери Орианы.

— Что же касается господина Эльстира, — добавил принц, — позволю себе заметить, что сам не имею мнения о его картинах, я их не знаю, но император его ненавидит, и, по-моему, это нельзя ему ставить в упрек. Император отменно умен.

— Да, я два раза обедала вместе с ним, раз у моей тетки Саган, другой раз у тетки Радзивилл, и должна сказать, я нашла его занятным. Он далеко не прост! Но есть в нем что-то забавное, «ненатуральное», — сказала она, подчеркнув голосом последнее слово, — как зеленая гвоздика, что-то такое, что меня удивляет и ужасно мне не нравится: непонятно, что это на самом деле, но правильней было бы, если бы этого не было. Надеюсь, я вас не слишком «шокирую»?

— Император неслыханно умен, — продолжал принц, — он страстно любит искусство, о произведениях искусства он судит в каком-то смысле с безошибочным вкусом и никогда не ошибается; прекрасное он распознает сразу: оно вызывает у него ненависть. Если что-нибудь кажется ему отвратительным, можно не сомневаться, это превосходная вещь. (Все усмехнулись.)

— Вы меня успокоили, — сказала герцогиня.

— Мне бы хотелось сравнить императора, — продолжал принц, — с одним стариком археолóгом (принц не знал, что в этом слове ударение на первое о, и говорил не «археóлог», а «археолóг») у нас в Берлине. Этот старый археолóг плачет при виде древних ассирийских памятников. Но если это современная подделка, а не настоящая древность, он не плачет. Поэтому если нужно установить подлинность находки, ее несут старому археолóгу. Если он плачет, ее покупают для музея. Если глаза его остаются сухими — предмет отсылают обратно и обвиняют продавца в фальшивке. И каждый раз, когда обедаю в Потсдаме, я запоминаю все произведения, о которых император говорит: «Принц, это вы должны увидеть, это гениальная вещь», чтобы ни в коем случае туда не ходить, а когда он гневно обрушивается на какую-нибудь выставку, я спешу ее посмотреть как можно скорее.

— Норпуа не поддерживает сближение между Англией и Францией? — спросил герцог Германтский.

— Какая вам разница? — раздраженно и в то же время с хитрецой возразил принц Фон, который англичан терпеть не мог. — Англичане такие клупые. Уж я знаю, военной силой они вам не помогут. Представление о них дает клупость их генералов. Один мой друг недавно беседовал с Бота, знаете, вождем буров[355]

. Тот ему говорил: «Это не армия, а ужас. Хотя в общем я люблю англичан, но сами подумайте: я ведь простой мушик, и я лупил их во всех сражениях. А в последний раз у противной стороны было в двадцать раз больше солдат, чем у нас, я только потому начал бой, что у меня не было другого выхода, — и все равно мне удалось взять две тысячи пленных! Ладно еще, что я командовал мушиками, но, если этим дуракам придется помериться силами с настоящей европейской армией, страшно подумать, чем это для них кончится! Да о чем говорить, если их король, которого вы знаете не хуже меня, слывет в Англии великим человеком!»

Я не вслушивался в эти истории, напоминавшие те, что г-н де Норпуа рассказывал моему отцу; они не давали никакой пищи моим любимым мечтам; а если бы и давали, то пища должна была быть весьма возбуждающей, чтобы разбередить мне душу теперь, пока я сидел в гостиной, чувствуя себя так, словно это был уже не я, а моя оболочка, моя красивая прическа, моя манишка, и, конечно, я был бесконечно далек от всего, что по-настоящему радовало меня в жизни.

— Нет, я с вами не согласна, — возразила герцогиня Германтская, находившая, что немецкому принцу не хватает такта, — по-моему, король Эдуард прелесть, он такой простой и гораздо тоньше, чем может показаться. А королева даже сейчас все еще красавица, каких мало.