Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

К ним относился тот факт, что ислам не достиг отделения церкви от государства, которое было достижением голландского христианства, — отделения, которое давало голландцам не только свободу слова, свободу прессы и другие права человека, но без которого общественное пространство не было защищено от вторжения клерикалов на основе «священных» текстов. Еще одним из главных возражений Фортюйна против ислама было различие в отношении к полу. Он утверждал, что мусульманские женщины в Голландии должны иметь такое же право на эмансипацию, как и все остальные голландские женщины. И он с яростью осуждал отношение ислама к сексуальным меньшинствам. Голландское общество лидировало в мире по принятию законов и созданию культуры, в которой равенство между мужчинами и женщинами, а также между гетеросексуалами и гомосексуалистами стало нормой. Практика стран с преобладающим мусульманским населением с разной степенью жесткости демонстрировала, что эти принципы несовместимы с исламом. Однако, несмотря на эти очевидные противоречия, голландское общество пыталось сделать вид, что его собственная толерантность может сосуществовать с нетерпимостью самой быстрорастущей части голландского общества. Фортуйн считал, что это невозможно.

В своих газетных колонках и популярных телепрограммах Фортуйн стал мастером не только выражать собственные взгляды, но и выведывать мнения других людей. На одном из телевизионных дискуссионных шоу он вел себя настолько вычурно, насколько мог, перед голландским имамом, пока тот не взорвался от ярости из-за гомосексуальности Фортуйна. Ведущие голландские политики также говорили ему на сайте, что они о нем думают. Во время телевизионных дебатов в 1997 году по поводу его книги «Исламизация» ведущий политик Лейбористской партии и бывший министр кабинета Марсель ван Дамн сказал Фортюйну: «Вы крайне неполноценный человек».[118]

Это был всего лишь пример грядущей ярости.

К моменту терактов 11 сентября в Америке голландское общество уже несколько раз обошло центральную часть этой дискуссии, и Фортуйн начал посвящать свою энергию политике. Его исключили из партии, в которую он вступил, когда он назвал ислам ахтерлейкской («отсталой») культурой, но он сразу же основал свою собственную политическую партию, Lijst Pim Fortuyn (LPF). Благодаря своей избирательной системе голландская политика, как, возможно, ни одна другая страна в Европе, сравнительно легко пробивает себе дорогу для новых партий-аутсайдеров. За несколько недель в преддверии национальных выборов 2002 года Фортуйн перевернул всю голландскую политику.

Не сдерживаемый коллегами, он все чаще предупреждал об угрозе голландской идентичности, и в частности либеральной идентичности страны. Он предупреждал, что мультикультурализм не работает, и вместо него наблюдается рост параллельных обществ, особенно в виде мусульманских гетто. Он предупреждал, что сейчас «пять минут до полуночи» и что у Голландии есть лишь короткий промежуток времени, чтобы переломить ситуацию. В сочетании с врожденной демонстративностью и отказом играть в игры СМИ на своих условиях, в преддверии выборов 2002 года казалось, что население готово доверить Фортюйну свою страну. Его политические противники обрушили на него все, что у них было. Они говорили, что он расист. Они говорили, что он Гитлер. Более умеренные оппоненты сравнивали его с Муссолини. В телевизионном интервью незадолго до смерти Фортуйн рассказал об угрозах его жизни и заявил, что если с ним что-то случится, его политические противники, которые так демонизировали его, должны взять на себя часть ответственности за организацию убийцы.

Разумеется, они этого не сделали. Чуть больше чем за неделю до выборов, когда Фортуйн уходил с радиоинтервью в Хилверсуме, мужчина лет тридцати несколько раз выстрелил ему в голову с близкого расстояния. Народ глубоко вздохнул, опасаясь, что убийца может оказаться мусульманином. Но преступником оказался левый активист-веган, который на последующем суде объяснил, что убил свою жертву, потому что считал, что Фортуйн преследует мусульман. После убийства Нидерланды погрузились в траур, а на последующих выборах избиратели отдали партии Фортюйна наибольшее количество мест, за что она отплатила мелкими междоусобицами и полной неспособностью (возможно, неизбежной, учитывая стремительность их подъема) выполнить свой мандат.