Страсть и бомба Лаврентия Берии

Покрытый белой скатертью стол сервирован так, что авторы советской книги «О вкусной и здоровой пище» могут позавидовать. Тут и осетрина с Каспия, и лобио из Кахетии. Роскошные салаты, ароматные шашлыки, огромные красные хвостатые раки. Икра трех сортов. Фрукты, виноград, мандарины. И вино! О, вино, которое нежно щекочет горло, ласкает язык и чуть-чуть туманит голову. «Саперави»! «Хванчкара»! «Мукузани»! «Цинандали»! Названия говорят сами за себя. Но нарком и его самые близкие здесь работники не торопятся. Они выпивают на аперитив по бокалу ядреного душистого вина. Отпускают по домам обслугу. И, сидя на широкой веранде, коротают минуты, вслушиваясь в голоса природы и вечернее пение птиц. Они ждут.

Наконец внизу послышался шум мотора. Это привезли женщин. Как говорится, война войной, а обед, точнее любовь, по расписанию. Для Берии наступал самый волнительный момент вечера. Он с нетерпением молодого любовника ждал — какой она будет, его избранница на эту ночь?

Это уже была как бы сложившаяся за несколько лет система. Местные власти знали, что всесильный член ГКО, нарком внутренних дел любит «клубничку», и старались изо всех сил порадовать дорогого гостя.

Сначала это происходило как бы невзначай. На парадном застолье как-то неожиданно рядом с Лаврентием Павловичем оказывалась молодая красивая женщина. Конечно, он начинал расточать ей комплименты, оказывать знаки внимания, знакомиться. Иногда это были секретари, сотрудницы каких-то отделов, референты, да мало ли кто. И он в простоте душевной думал, что их появление за столом дело случая. А потом понял, что случай тут абсолютно ни при чем. Это «подстава». Или, если быть точнее, «подложка».

То есть хозяева «подкладывали» ему в постель красавиц с расчетом на то, что такой знак гостеприимства поможет более благожелательному отношению наркома. Время шло, и постепенно все упрощалось. Становилось более откровенным. Особенно в этом плане старались угодить женщины-начальницы. Иногда доходило до того, что к нему прямо в гостиницу приходили «с докладом» такие красавицы-«бухгалтерши», что Лаврентий Павлович, даже не дослушав для приличия их «доклад», уже вел их в спальню. Короче говоря, в поездках он, что называется, «отпускал коней попастись». Иногда такие встречи перерастали в короткие романы-отношения. Иногда доходило и до «плодов любви греховной».

На социальный статус пассий Берия вообще не обращал никакого внимания. Ему было все равно, с кем спать — с советским работником высокого ранга, типа секретаря облисполкома, или народной артисткой. Не брезговал он и «лагерницами». Иногда, во время инспекторского визита в какой-нибудь Сиблаг, он обнаруживал в конторе начальника такого «врага народа», что ну никак не мог удержаться. Руководство, конечно, шло навстречу пожеланиям высокопоставленного «трудящегося».

От одной такой связи где-то там, за Уральским хребтом, у него рос сын. Рос, опекаемый матерью с пятьдесят восьмой статьей в деле и лагерным начальством. Начальство это отчетливо осознавало, что будет, если что-то случится с черноголовым мальчишкой, похожим как две капли воды на портрет, висящий в кабинете на парадной стене. В общем, до войны он «как сыр в масле катался». И не оставил своих привычек и в войну.

Пропаганда, литература, кино, рассказывая о происходящем в стране после 22 июня, создавала у народа ощущение, что «все как один», «в едином порыве», «все для фронта». Это, конечно, абсолютно не соответствовало действительности. Миллионы людей просто жили, просто выживали, работали, отдыхали, как могли, а также по мере сил «плодились и размножались». Конечно, это была другая жизнь. Та, над которой нависла тень страха и смерти. Но все равно это была человеческая жизнь с ее страстями и заботами. Просто все стало проще и обнаженнее. И наркому Берии, как никому другому, это было видно по женщинам. По их отношению к таким связям. Конечно, многие из них остались верны своей женской сущности, ждали, надеялись, верили. Но было много и тех, кто, понимая, что надежды на любовь уходят безвозвратно, вместе с гибнущими на фронтах миллионами мужчин, махнули на все рукой и с лозунгом «Война все спишет!» пустились во все тяжкие.

Он никого не судил за это. Просто принимал как объективную реальность. Как должное. И пользовался, даже гордясь, что может дарить «женское счастье» многим и многим.

Знакомство с рукописью Агвана Доржиева «вооружило» его такими техниками, такими навыками любовных игр, которые сделали его «героем» и в глазах знакомых женщин, и во мнении его «друзей-товарищей» по совместным увеселениям.

Сейчас, судя по всему, дамы прихорашивались внизу. Наводили марафет, пудрились и красились, чтобы предстать перед кавалерами. А пока сюда, в залу, к накрытому столу поднялся их «чичероне» — моложавый носатый пронырливый функционер из числа инструкторов обкома. Он фамильярно доложил наркому:

— Прибыло восемь! Подобрал, как просили. Не старше тридцати. Веселые…