Страсть и бомба Лаврентия Берии

Вместе с Лаврентием Павловичем мужчин было всего четверо. Он сам, Мамулыч, Кобулыч и этот парень, так сказать, младший партнер — мастер на все руки. И восемь дам. Не на каждого по две, а просто чтобы был выбор.

Зашуршали парадные «ситчики» на лестнице. И они явились. Такой цветник, что пальчики оближешь! Тут, как говорится, не зевай — выбирай! Из всей восьмерки сегодня Берии глянулась смуглая, слегка похожая на цыганку, гибкая и стройная брюнетка. Ее черные глаза живо перебегали с одного мужского лица на другое. Пока не уперлись в «магический взгляд» члена ГКО. Судя по всему, его узнали. Потому что дамы, до сей поры чуть смущенно стоявшие у входа, начали переглядываться.

Но Лаврентий Павлович, быстро преодолевая неловкую заминку, как радушный хозяин, пошел им навстречу. При этом он широко улыбался плотоядной улыбкой и приподнял кверху в радостном приветствии мускулистые руки.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — говорил он как можно более приветливо. И торопливо «ощупывая глазами» стройные фигуры, прикидывал, какие прелести скрываются за нарядными крепдешиновыми и хлопчатобумажными одеяниями. — Прошу к столу! Прошу! Заждались вас уже!

Такие приглашения два раза повторять не надо. Народ дружненько подвинулся к накрытому столу, где источали чарующий аромат блюда кавказской кухни. И как-то так все незаметно и быстро устроилось. Красивая молодая черноглазая Лола оказалась за столом справа от него.

Лаврентий Павлович, как и все кавказские мужчины, любил долгие застолья. В Центральной России все просто. Раз-раз. Поехали! И вы уже «на кочерге». Или «на рогах». Кому как нравится. На Кавказе, особенно в Грузии, — подход другой. Длинные, витиеватые, красивые тосты помогают создать атмосферу праздника, чрезвычайно приятны для женского уха и дают возможность пить вино долго и много, особенно не напиваясь.

Поэтому сейчас он дал команду наполнить бокалы и начал:

— Здесь, под солнцем прекрасной Грузии, где расцветают все цветы, где родился величайший из людей, наш отец и вождь, мы встречаемся с прекрасными, как наша республика, женщинами, чтобы отметить сегодня…

Речь его, длинная, с заметным акцентом, успокаивала «подруг», показывала им, что никто не собирается притеснять их, требовать чего-то недозволенного, а уж тем более применять насилие. Их привезли сюда к интеллигентным приличным людям, чтобы скрасить досуг, приятно провести время, в конце концов, порадовать подарками и гостеприимством…

Витиевато и тонко он говорил и о нависшей опасности, и о гордом достоинстве. А потом потихоньку спустился на землю и уже начал вещать о суровой мужской работе, о тяжелой доле солдата. О том, что солдату тоже нужна ласка и любовь, чтобы он мог отдохнуть в женских объятиях и набраться сил для новой борьбы. Его глуховатый голос обволакивал какой-то неземной магией, убаюкивал, проникал в женские уши и сердца, растапливал их, сладко звал куда-то, будил давно забытые чувства.

Лаврентий Павлович и сам как бы пьянел от собственной речи, разгорался каким-то внутренним вдохновением и огнем. В нем открылась творческая, давно загнанная в подполье души личность художника, каковым по своей внутренней сути он и являлся.

Теперь-то здесь, за столом, он мог по-настоящему раскрыться, проявиться в своей цветистой речи, показать всем красоту, что бережно хранится в его душе.

Его суровые соратники тоже прониклись духом любви. По их лицам было видно, что они даже изумлены.

Он закончил этот первый тост восклицанием:

— Так выпьем же за самое совершенное создание природы! За женщин! Мужчины стоя! Женщины до дна!

Ну а дальше вечеринка у наркома покатилась как по маслу. Юная черноглазая с алыми губами Лола так и льнула, так и вилась вокруг него. Он подкладывал ей все новые и новые яства, потом перешел к тому, что начал кормить ее с руки. А она, разгоряченная его мужским вниманием, плотоядно принимала ротиком кусочки шашлыка из свежайшей осетринки. У всех дело ладилось. Могучий Кобулыч, крепко обняв двух своих соседок по столу, что-то весело им рассказывал. Мамулыч крутился вокруг статной, крепкой, как пальма, грузинки. Адъютант, допущенный к столу члена ГКО, не забывал о своих обязанностях, но между заботами о горячем и открыванием бутылок ухаживал за юной студенткой. А потом, именно тогда, когда надо, завёл патефон.

Звуки довоенной «Рио-Риты», словно шпоры коней, взбодрили народ. Все бросились танцевать фокстрот. Нарком крепко прижал партнершу к себе и делал замысловатые па, которые могли бы принадлежать хорошему профессиональному танцору.