Струги на Неве. Город и его великие люди

– А если и так! – отвечала вдова. – Щас гляжу – вроде нехристь. А как налетел на татей – привиделось мне, будто Егорий Победоносец со своим копьём подоспел! А потом мечом всех посёк, как храбр из былин! Глянь, каковы его латы! Черны, а на солнце как блещут!

– Так он с земли шведской. В их войске начальным человеком был, там и постиг науку мечом махать, – возразила сестра. – А латы ему, видать, положены. Слыхала я, там лыцари так ходють.

– И чё? Теперя у нас. А как на ратную службу к царю пойдёт? Сколь немцев в новом войске у государя!

– И то верно, – согласилась Меланья. – А не стар он для тебя?

– Стар да крепок, женится – помолодеет, – отшутилась Меланья. – И мне уж не три по десять, а…

– Чья печаль, сколь тебе? Вот и молчи! – прыснула сестра.

– Ты того… токмо моему не скажи, вдруг замялась она. – Осерчает!

– Тю-ю, «не скажи»! А кто ж мне тогда его схлопочет? – удивилась Меланья. – Твой Пахом мужик добрый, да хваткий, всё решает споро. А моими ефимками[61] к любой воеводской воле можно тропинку проложить. Чай кошель полон!

Той порой завершившие трапезу мужчины стали собираться в путь, не имея ни малейшего представления, что судьба одного из них была уже решена женщинами, которые на Руси никаких официальных прав, кроме как молиться, повиноваться во всём мужу и рожать детей, как бы и не имели. Но это так мужчины считали.

…Знатный барин и широкая натура, новгородский губернатор князь Иван Андреевич Голицын откровенно скучал, просто не зная, чем заняться, как убить время до обеда! Новгород – не Москва. С кем здесь великоумные беседы вести? С дьяком? Знакомцев тут нет!

Князь на многое в этой жизни смотрел сквозь пальцы и не был строгим приверженцем старых порядков. В его палатах стояло большое зеркало, за которое – и он тем гордился – плачено не какими-то рублеными талерами – чистым золотом. И заморские одежды его ещё нестарую статную фигуру бы подчёркивали – он тоже иногда, может и надел бы. Как надевал в спальне шёлковый турецкий халат. Но никому о том князь не говорил. Потому как второй властелин на Руси – Никон – всё иноземное терпеть не мог, а попадаться под горячую руку патриарха Ивану Андреевичу совсем не хотелось. Тот карал невзирая на лица. Помнил князь, как угораздило их с другими знатными боярами да окольничими в пост звать музыкантов, чтоб усладили их слух. Патриарший гнев оказался ужасен! По его приказу за бесовские игрища, кои он терпеть не мог, все пять возов музычных струментов арестовали – сами музыканты едва ноги унесли, и не зря! Никон-то велел всё свезти за Москву-реку и самолично торжественно сжёг. А попались бы те под горячу руку?

А как он человека покойного боярина Никиты Романовича Романова, двоюродного дяди государя, споймал? Заметил, что одёжа на том странная – учинил допрос на месте. Сам боярин снизошёл объяснить, что то ливрея, кою в Европе все слуги важных господ носят. Услышав такое, Никон тут же приказал слуге царского родича снять ливрею и так распалился, что приказал у него на глазах её в куски изорвать, лишь бы святейшего успокоить!

Просвещённый царёв родственник, правда, сделал вид, что не обращает внимания на гнев патриарха, но тот прознал и другое: Никита Иванович многих слуг в ливреи одел, да и сам иной раз немецкий наряд нашивает. Скандал разгорелся нешуточный, сам Алексей Михайлович не помог! Расправа не замедлила ждать! Патриарх вытребовал у боярина сундук с бесовской одёжей и приказал сжечь на его глазах!

Нет, не хотел связываться со всемогущим патриархом воевода Голицын. Не буди лиха, пока оно тихо! Тем паче, что гнев святейшего успел перекинуться на иноземцев.

Лета три назад всех иноземцев, по Никону – нехристей, патриарх начал выводить из Москвы. Поначалу запретил носить им русское платье. А встреченных в нём на улицах повелел стрельцам раздевать донага. И ведь ловили, раздевали! Иные – так и с превеликим весельем и удовольствием! А спустя несколько месяцев вообще всем иноземцам повелел в четыре недели покинуть стольный град и селиться в чистом поле за полмили от Земляного вала. Две евангелические кирхи в черте города по его воле снесли в един день!

Вот и появились новые дворы, сплошь иноземные, у Яузы-реки. Правда, многие из гонимых нашли выход – проявили благоразумие и приняли православие, что позволило их семьям остаться на насиженных местах.