Струги на Неве. Город и его великие люди

– Так и бывать, буду сказать. Спасибо! Ещё выпей, – от чистого сердца предложил рейтар.

– Никак нельзя. К самому царю послан спехом! Прощевай, рыцарь Якоб! – Фома обнял старика за плечи и выбежал из горницы. Берониус еле поспел к крыльцу, чтобы ненадолго ещё задержать-таки гонца и приказать слугам – по приказу Пахома его слушали как хозяина – собрать стрельцу в дорогу еды.

В это время из отворённого оконца на женской половине послышался приятный голос, напевавший, похоже, специально для рейтара, вышедшего проводить гостя на крыльцо:

Пойду я, млоденька, погуляю,я на свои новые на сени;посмотрю ка я далече в чисто поле,хорошо ли в поле луги зеленеют,

лазоревые цветы росцветают…А всех людей в поле я вижю,одного света милова не вижю.А все люди с службы едут,моево света милова нету.По здорову ли мой миленькой едет,али то воеводы не отпустят[69].

«Похоже, из этого плена рыцарю не ослобиниться», – с удовольствием дослушав песню весело подумал стрелец.

Он быстро вскочил в седло, дружески махнул рукой на прощанье Берониусу и, более не мешкая, выехал со двора.

…Огромных размеров царский шатёр, обтянутый алым сукном, расписанный диковинными цветами, Фома разыскал уже под Динабургом[70]. Но и на ружейный выстрел подойти к нему не получилось: стремянные стрельцы, жильцы, рынды надёжно охраняли и дальние и ближние подступы к шатру. На счастье гонца, уже ближе к вечеру его, с грамотой новгородского воеводы, провели к одному из предводителей войска – ближнему боярину князю Якову Куденетовичу Черкасскому.

Сын владетеля Кабарды, и по натуре, и по крови храбрый воин, расспросив пятидесятника в своём невеликом шатре, не сдержавшись выпалил при всех присутствующих:

– Весть о таких победах немедленно должна достичь царских ушей! До вечерней молитвы время есть! Жди здесь! – и, откинув полог, вышел.

Князь не ошибся: государь повелел немедля позвать гонца. Всё дальнейшее Фома помнил как в тумане. Какие-то воины в блестящих одеждах повели его к шатру, пред которым стояли знаменщики и держали полотнища с ангелом на коне, изображениями Дмитрия Донского, Георгия Владимировича и других князей, которых пятидесятник не знал.

Держа в каждой руке по шведскому знамени, он был введён рындами в царский шатёр – и древки стягов уперлись в стену, на поверку оказавшуюся длинной суконной занавесью.

Кто-то невидимый приподнял её, и стрелец ступил в просторную комнату, отделённую такими же занавесями от других частей шатра. Посередине, на троне, к которому вели покрытые ковром ступени, восседал великий государь в роскошном облачении, окружённый воеводами.

– Пятидесятник полкового воеводы Потёмкина с вестью о победе и захваченными в бою шведскими знамёнами! – громко возвестил князь Черкасский.

Алексей Михайлович поднял глаза на стрельца и сделал едва заметный жест правой рукой.

Фома вдруг пришёл в себя и, не ведая, как положено себя вести в такой обстановке, решил действовать попросту: резкими движениями бросил вражеские знамёна к ногам государя:

– Стольник Потёмкин и русское войско кланяются тебе победами на Неве, великий государь!

Вслед за этим гонец отвесил поясной поклон.

– Крепость Канцы – Ниеншанц свейский – сравняли с землёй! Флот свейский на Неве разбит! Их капитан пленён! Комендант Выборга побит в сражении! Комендант Кексгольма взят на воде на своём судне!

По виду государя было видно, что новости были приятны Алексею Михайловичу. Он дал знак поднести знамёна поближе.

– Синий трёхугловый, с жёлтым крестом – с корабля? – спросил царь.

– С него! Снят мальцом нашим, Ваской-поповичем, толмачом воеводы! – честно отвечал Фома.

– А ентот? Поднеси поближе!

На белом шёлке были вышиты серебряной нитью королевская корона и буквы CGRS в венке.

– Толмача сюда! – приказал Алексей Михайлович.

– Дозволь, великий государь, я обскажу, – неожиданно возник рядом со стрельцом Афанасий Ордин-Нащокин, склонившись в почтительнейшем поклоне.

– Велю!

– Сие есть кратко королевский титл: Carolus Gustavus Rex Sueciae. А по-нашенски: Карл Густав шведский король!

– Знатный стяг! – обрадовался самодержец. – Потёмкин верно царёв указ понял! Вот добрый пример всему войску – с невеликими силами сколь побед одержал! Молодцы стольники! Змеёвской постройки струги всю Двину держат, Потёмкин Неву оседлал. Чем окромя Орешка он занят?

– Острожек велел ставить недалече от Канцев, – вновь поклонился царю пятидесятник.

– А это зачем? Я не велел же ему городов учинять! Отвечай!

– То не город, великий государь, – так, невелика крепостица. Стольник мыслит: Горн с Ругодива, получив подмогу, воевать его пойдёт, так с острожка проще отбиваться. Не под Орешком же его встречать!