Струги на Неве. Город и его великие люди

– А я боярину Милославскому отпишу. От и ему будет на Москве развлеченье! Ведь стань офицер сей православным – поженить их мочно! Про таки истории рыцарские романы в Европе сочинают! Швед и купчиха! Рыцарь и разбойники! Слыхал, на Москве Апраксин театру замышляет – жизнь разну пред людом разыгрывать. Надо и ему отписать!

Ещё не раз в этот вечер отрок наполнял кружки. Ордин-Нащокин оставил ночевать сотника у себя.

– Распрощаюсь с тобой тотчас. Утром не свидимся. Как рассветёт – соколом полечу в Митаву через несколько дён приём у герцога Якрба!

– Дык и для гонца путь долог! – с сожалением оглядел фигуру давно немолодого уже дворянина Извеков. – Растрясёт.

– А я верхом, – усмехнулся Афанасий Лаверентьевич. – Чо зенки выкатил? Я за последними повелениями нашего всемилостивейшего государя приезжал! В моём деле оплошность может полдержавы стоить али всего войска! А ты «растрясёт», – передразнил он сотника. – Хотя две сотни и ишо полсотни вёрст, ты прав, путь неблизкий! Потому и поспешаю!

Распрощавшись посоветовал:

– Осмотри Динабург, свому воеводе обскажешь! Дам провожатого! И ещё, прими от меня в дар лошадку. В нашем гонцовском деле заводная лошадь всегда сгодится! – дипломат позвал уже знакомого Извекову дьяка и велел заняться с утра стрельцом.

Сотник принялся благодарить благодетеля в самых изысканных выражениях из слышанных им когда-либо во время долгой стрелецкой службы.

Утром дьяк провёл Фому в город. Помимо стрельцов и солдат навстречу им попадались плотники, каменщики.

– По указу нашего всемилостивейшего государя велено строить церковь Святых Бориса и Глеба, а сам град именовать Борисоглебовом, – пояснил Извекову дьяк.

– Солдат из шведов мочно в работу взять, – поглядывая по сторонам в поисках пленных предложил сотник.

– Почти всех ворогов перебили при натиске, – ответил провожатый. – Да и возводить храм Божий пристойней православным!

Фома спорить не стал: в ночном бою и впрямь не до пленных. В темноте главно дело врага срубить, а самому живота не лишиться!

Вскоре новоиспечённый дворянин Извеков на подаренной Ордин-Нащокиным хорошей лошади и держа пожалованную Голицыным за повод, скакал в направлении Новгорода.

Хитрость против мужества

Под Орешком Извеков воеводу не застал. А в его избушке расположился со всеми удобствами молодой родич Сила Потёмкин, приказав выстелить пол мягкими еловым ветвями вместо ковров и водрузить на стол два трофейных шведских подсвечника, благо запас толстых свеч также достался в награду родичу стольника в шведском обозе в Рауту.

– Дозволь, стольник и воевода! – переступил порог гонец.

– А я не стольник и не воевода. Пётр Иваныч взял струги с казаками, на два изрядных струга сотню стрельцов погрузил и надысь ушёл к Канцам. Ляксандр вернулся с Ижорской земли, острожек поставив, да со своими робятами в поиск подался. Да ты сядь, сотник. Ты ж таперича начальный человек, не урядник! – усмехнулся Сила. – Привыкай! Государь пожаловал?

– Перед всеми воеводами. И шляхетством.

– Ну и служи! – наставительным тоном произнёс Сила. – Я, вона, тож служу нашему всемилостивейшему государю. Будет его воля – в стольники пожалует. Это ноне тебе трудно среди других начальных людей. Породой не вышел, мыслят. А ты молчи, знай терпи. Ради деток. Их уж мене шпынять станут. А уже внуки-правнуки гордиться именем своим будут и сами пред другими учнут нос драть! Так жисть устроена!

– Мне б спешно письма воеводе передать, – вернул разговор в день сегодняшний Фома. – А главно – слова государевы!

– Раз так – к столу не зову! Бери любу лодку – рыбаки нам верные помощники. Поставят парус – и ты уж у воеводского струга, – предложил молодой Потёмкин.

Рыбацкая лодка неслась быстрой рыбонькой по Неве, подгоняемая попутным ветром. Как считать водный путь, сотник не знал, но, прикидывая по берегу, то круто нависающему соснами над рекой, то отбегающему золотым песком к далёкой лесной опушке, Фома насчитал вёрст с двадцать, прежде чем он нагнал струги.

Извекову бросили верёвку с воеводского судна, увидев, что он накрепко намотал её конец вкруг пояса, втащили на палубу.

– Быстро ты обернулся! – внимательно оглядел его Потёмкин. – И, судя по виду, уж сотник!

– И шляхтич волею нашего всемилостивейшего государя, перекрестившись, поклонился воеводе Фома.

Не теряя времени, он расстегнул кафтан, вытащил из-под рубахи футляр с письмами, отвязал переброшенный через шею ремешок.

– Государь, царь и великий князь Всеа Великия и Малыя и Белыя Росии велел передать тебе ласковое слово, а Афанасий Лаврентьич Ордин-Нащокин шлёт грамоты! – торжественно-громко возвестил Извеков.

– Благодарю нашего всемилостивейшего государя, – широко перекрестился Потёмкин, – сегодня же, недостойный, вознесу Господу молитву о его здравии! Васка! Аким! Накормить сотника!

Стольник удалился в чердак читать письма, а Фому окружили казаки и стрельцы с расспросами о царском лагере и персоне великого государя.