Сумерки всеобуча. Школа для всех и ни для кого

Письменный перевод предполагает существенно большую ответственность в понимании иноязычного текста, нежели любая другая форма работы с языком. Ведь мы обязаны не упустить из сказанного ничего, а кроме того, попытаться сформулировать это так, чтоб как можно меньше прибавить от себя. Потому он необходим, и то, что к нему редко обращаются, – непростительная педагогическая ошибка. Однако стихотворный перевод едва ли обладает этим преимуществом: он по определению обладает большей степенью свободы и позволяет обойти недостаточно хорошо понятые места. Другое дело, что нужно еще понимать, что именно ты не понимаешь, а наши школьники беззащитны – они чаще всего не замечают не только собственных ошибок, но и трудных мест. Возьмем на себя смелость утверждать, что дидактическая ценность стихотворного переложения несопоставима с ценностью прозаического; для изучения языка полезнее было бы переводить те же самые стихи прозой, а для литературного образования нужно четко регулировать сложность задачи. Потому главная польза этого рода деятельности – мотивация (хотя она, насколько мы можем судить, весьма узко применима).

Напряжение между предметом и его учебным воплощением чувствительно и в переводе. Чтобы состязаться с Жуковским —

Пал Приамов град священный,Грудой пепла стал Пергам,

или Заболоцким —

Душа в огне, нет силы боле,Скорей в седло и на простор!

– нужна изрядная дерзость. Степень несвободы для переводчика выше, нежели для поэта, а наши юноши и девы и обычную-то форму классического стиха редко когда в состоянии выдержать! Потому имеет смысл составить градацию поэтических текстов по их «переводимости». Гейне труднее переводить, чем Гете, Бодлера труднее, чем Гюго, а Рильке и Верлен переводу не подлежат.[93]

Потому, когда мы обнаружили в одном из московских журналов попытку интерпретации чудесного верленовского стихотворения Chanson d’automne, шедевра, где слово окончательно растворено в музыке,[94] – интерпретации, безусловно, неудачной, – нам пришлось возмутиться.[95]

Вряд ли имеет смысл обращать преимущественное внимание на хрестоматийные стихи. Материал для сравнения больше, это правда, но и задача потруднее. Потому, когда нам на нескольких страницах подряд преподносят и 67-й, и 68-й, и 69-й перевод 66-го сонета Шекспира, мы тоже невольно думаем, что педагог мог бы сделать и лучший выбор.

В качестве одного из номеров программы переводы идут часто. Мы посвятим наши заметки двум изданиям, составленным исключительно из стихотворных переложений и сопутствующих текстов, также затрагивающих данную проблематику. Одно из них было подготовлено в Красноярске и издано в Кемерово, другое появилось на свет в северной столице. Одно из них посвящено античной поэзии, другое – западноевропейской (английской и испанской).

III. Катулл в Восточной Сибири

Катулл в классических и детских переводах. Кемерово. Алеф, 1994.[96]

По времени эта книга не могла попасть на конкурс; не отмечены эти переводы и во всезнающем указателе Е. Свиясова.[97] Составитель С. Ю. Курганов сообщает: «Эта книга написана учениками VII класса базовой экспериментальной школы “Универс” г. Красноярска, которые занимались по программе Школы диалога культур, разработанной под руководством философа B. C. Библера.

[…] Как получились эти переводы? В начале урока мы читали и разбирали античный текст. Вместе подготавливали перевод, вместе проводили словарную работу. В случае необходимости консультировались со специалистами. Затем ребята и учитель в течение нескольких дней писали свои переводы, которые зачитывались в классе, обсуждались, иллюстрировались. […] Многие слова, кочующие из одного “взрослого” переложения в другое, нам показались не вполне адекватными латинскому оригиналу. И мы начали переводить сами».

Процесс описан любовно и тщательно; ему недостает одного – цели. Ее приходится вычленять по крупицам и методом от противного.[98] Исходят ли они из логики знакомства с латинским языком и литературой? На этот вопрос приходится ответить отрицательно уже в силу выбора Катулла:[99] писавший либо короткие стихотворения с обилием элементов разговорного языка эпохи, либо поэмы, требующие для понимания уже высокого уровня владения языком и мифологическим материалом, Катулл подходит для этой цели меньше Тибулла и Овидия. Из логики введения в русскую переводческую школу? Нет и этого – практически все переложения сделаны верлибром, что не совпадает ни с обычаем советской эпохи (пресловутый перевод «размером подлинника»), ни с более старой традицией переложения латинских стихов русскими стихами. В рамках этой последней – и то с большой долей условности – исполнено только одно переложение – стихотворения LI, принадлежащее перу Е. Байкаловой: