Сумерки всеобуча. Школа для всех и ни для кого

Любовь – болезнь, не может быть иначе!Плутовка заманила в плен меня.Моя душа в любви горит и плачет,Но требует все большего огня.Мой хладный ум пытался воскреситьМой разум, душу, прежние желанья,Но он не в силах чувство победить,Что обрекает сердце на страданья.Одним лишь мигом спутались во мнеПороки, мысли, трепет ожиданья.

Толпой безумцев следуют во тьмеИ видят пред собой лишь милой очертанья.Во сне том было все наоборот:Там все, что мрачное, за светлое слывет.

Приведем оригинал и подстрочник:

My love is as a fever, longing stillFor that which longer nurseth the disease;Feeding on that which doth preserve the ill,The uncertain sickly appetite to please.My reason, the physician to my love,

Angry that his prescriptions are not kept,Hath left me, and I desperate now approve,Desire his death, which physic did except.Past cure I am, now reason is past care,And frantic-mad with evermore unrest;My thoughts and my discourse as madmen’s are,At random from the truth vainly express’d;For I have sworn thee fair, and thought thee bright,Who art as black as hell, as dark as night.Моя любовь – как лихорадка, вожделеющая еще

О том, что дольше питает хворобу;Кормящаяся тем, что сохраняет пагубу,Ненадежным и болезненным желанием угодить.Мой разум, врач от моей любви,Разгневанный, что его предписания не соблюдаются,Покинул меня, и я в отчаянии ныне одобряю,Желаю его смерти, которая исключает лекарство.Я неизлечим, и ныне разум по ту сторону заботы,Бешено-безумный с вечным беспокойством;Мои мысли и речи – мысли и речи сумасбродца,

Они выражены наобум, тщетно, вне достоверности.Ибо я клялся, что ты честная, и думал, что ты светлая, —Ты, которая так же черна, как ад, и темна, как ночь.

Как видно, и риторический строй сонета, и связывающая его в единое целое цепочка образов исчезли. Любовь – болезнь; это сохранилось; и «огонь» может – хотя и с трудом – передавать лихорадку (повышенную температуру), хотя обычно любовный огонь – образ совершенно иной, нисколько не болезненный. Но логика «приятное вредно» – «разум выписывает рецепты, а я их не соблюдаю» – «я в безумии» – «ибо кто, кроме безумца, мог помыслить, что ты светла и чиста» – все это исчезло, более того даже изгнано из перевода, поскольку «исцелить/излечить» вместо «воскресить» лежит на поверхности. Требовать, чтоб передавалась игра слов Past cure I am, now reason is past care – значило бы в подражание царю Ироду заниматься избиением младенцев. Хотелось бы, однако же, чтобы на такие вещи хотя бы обращали внимание.

Итак, мы здесь видим ту же болезнь, что и с Лоркой: сложные образные цепочки никак не фиксируются, они исчезают из переводов, а образность заменяется чужеродной – более привычной и тусклой (в данном случае налицо стилизация под абстрактный романтизм и что-то во вкусе пушкинской эпохи).

VI. И напоследок…

Читатель имеет право спросить: «Ну так что же? Зачем весь этот филологический анализ? Те переводы – дело давнее, а что можно посоветовать для работы здесь и сейчас?»

Автор этих строк никогда не предлагал своим ученикам работы этого вида. Потому хотелось бы ограничиться тем, чего, по нашему мнению, делать не следует.

1. Думать, будто стихотворный перевод – вещь общедоступная, общеприятная и общеполезная.