Программа реальных училищ включала в себя Закон Божий, два иностранных языка, математику, историю, географию, естественные науки, право, русскую словесность; по объему и прежде всего по качеству она превосходила современную школьную программу, которая является ухудшенной редакцией нашего реального училища; а ведь эта программа признавалась неспособной подготовить юношу к учебе в университете! Таким образом совершенно непонятны утверждения о нашей современной школе как лучшей в мире; в своем идеальном типе она отстает – и весьма серьезно – даже от неполноправного вида дореволюционных школ, которые в свою очередь в массе не достигали уровня прусской гимназии. Потому архаичная структура, сложившаяся из мечтаний шестидесятников поколения Чернышевского, Писарева и Щапова о всеобщих моделях коллективного счастья и покорения природы благодаря свету естественных наук (в которых эти прожектеры, как правило, совершенно не разбирались, желая тем не менее засадить и последнюю деревенскую бабу за изучение естествознания[140]
), столкнулась с ситуацией, когда подавляющее большинство даваемых ею знаний не востребовано, а потому и не вызывает интереса, а доля действительно развивающих предметов, где нагрузка на интеллект по крайней мере не ниже, чем на память, наоборот, недостаточна (из всей классической программы для выполнения этой функции осталась практически одна математика). Попытки латать дыры культурологическими предметами, риторикой, этикетом и т. д. не могут привести к успеху: они лишь увеличивают бессмысленную нагрузку, удаляя школу от фундаментального требования единства и цельности педагогического типа (требования, всегда игнорируемого – и всегда небезнаказанно – многопредметной энциклопедической школой). Ресурс развития «единой трудовой» исчерпан – не имея достаточной авторитарной силы за собой, она будет разрушаться дальше, превратившись в синекуру для чиновников, которые будут получать за фиктивные документы об окончании училищ взятки от родителей, избегающих казенной школы как зачумленной территории, и детохранилище для тех, кто не сможет откупиться от казенной школы и оплатить нормальное образование дома, за границей или в частных училищах. В то же самое время настойчивое желание властей контролировать частный образовательный сектор и добиться от него выполнения правил игры (которые сама государственная школа уже давно не соблюдает) затормозит его развитие и не даст сложиться русским школам высокого уровня – нашим Итону и Пфорте. Катастрофа русского образования, насколько мы можем судить, будет выглядеть именно так.Нельзя сказать, что очерченный круг проблем является секретом для заинтересованных лиц. Однако сама по себе реакция на него не внушает оптимизма. Очевидно, что банальное снижение нагрузки не решает накопившиеся содержательные проблемы: уменьшить долю каждого из компонентов не значит изменить неэффективные пропорции. Но либо мы слышим призыв (хорошо поддержанный броской рекламой) сторонников т. н. «развивающего обучения», желающих сделать теоретическое мышление массовым проектом и успешно добивающихся более значительного, чем в среднем по нашей школе, расстройства физического и психического здоровья учеников, либо – душеспасительные советы вернуться к Луначарскому и Макаренко, либо (от либеральных кругов) – мысль о необходимости изменить весь школьный уклад, выстроив его на демократических началах «педагогики сотрудничества». Первый тип мы здесь затрагивать не будем (он уже подвергался справедливой критике в прессе),[141]
а на вторых двух надо остановиться подробнее. Но предварительно остановимся на губительной – на наш взгляд – идее федерального минимума.Федеральный минимум как общее ядро образования может быть либо весьма значительным, либо сравнительно скромным. В первом случае он приведет к усугублению практики очковтирательства и лжи, процветающей ныне (значительное количество детей в принципе неспособны усвоить программу – не по глупости, а в силу полной ее ненужности и отсутствия интереса). Во втором, оставляя простор для вариативности и интереса, он лишает учебные заведения стимула работать свыше его требований. Удовлетворить их будет легко, но на этой основе возникнет усыпляющая и расслабляющая школа, которая не только не приучит ребенка к напряженному и производительному труду, но и укоренит в нем лень (выдающийся отечественный филолог Ф. Ф. Зелинский считал легкую школу «социальным преступлением»). Переходные варианты федерального минимума будут только комбинировать эти недостатки; впрочем,