Сверчок за очагом (пер.Линдегрен)

Но мало по малу, пока фургонщикъ сидлъ въ раздумь у очага, теперь холоднаго и темнаго, иныя, боле жестокія думы начали подниматься въ немъ, какъ сердитый втеръ поднимается ночью. Коварный незнакомецъ спалъ подъ его опозоренной кровлей. Всего три шага отдляли Джона отъ двери его комнаты. Одного удара достаточно, чтобы вышибить ее. — "Вы можете совершить смертоубійство, не успвъ опомниться", сказалъ Текльтонъ. Какое же это будетъ убійство, если онъ даетъ время негодяю схватиться съ нимъ въ рукопашную? На сторон того окажется преимущество молодости.

То была неумстная мысль, опасная при мрачномъ настроеніи его души. То была гнвная мысль, подстрекавшая его къ какому нибудь мстительному поступку; повинуясь ей, Джонъ рисковалъ превратить веселый домикъ въ проклятое мсто, котораго боялись бы ночью одинокіе путники и гд робкіе люди стати бы видть тни дерущихся въ разбитыхъ окнахъ при тускломъ свт луны, стали бы слышать дикіе вопли въ бурную погоду.

Противникъ былъ моложе обманутаго мужа! Да, да; какой нибудь влюбленный, овладвшій сердцемъ, котораго никогда не удавалось тронуть ему. Кто нибудь изъ прежнихъ избранниковъ Дотъ, предметъ ея думъ и мечтаній, по которомъ она томилась и томилась тоской, тогда какъ Джонъ считалъ ее такой счастливой въ замужеств съ нимъ. О, какая смертельная мука думать объ этомъ!

Дотъ была наверху съ малюткой, котораго укладывала спать. Когда Джонъ сидлъ, задумавшись, у очага, она подошла къ нему такъ тихо, что онъ не разслышалъ — поглощенный своимъ горемъ, бдняга не могъ слышать ничего — и придвинула скамеечку къ его ногамъ. Онъ замтилъ ея присутствіе лишь въ тотъ моментъ, когда жена коснулась его руки и заглянула ему въ лицо.

Съ удивленіемъ? Нтъ. Это сразу поразило Джона, и онъ снова взглянулъ на нее, чтобы проврить свое впечатлніе. Нтъ, не съ удивленіемъ. То былъ зоркій, вопросительный взглядъ, но не удивленный. Сначала онъ былъ серьезенъ, и въ немъ сквозила тревога, но потомъ отразилась странная, дикая, страшная улыбка; Дотъ угадала мысли Джона; затмъ онъ не видлъ ничего больше, кром ея сложенныхъ рукъ, прижатыхъ ко лбу, склоненной головы и распустившихся волосъ.

Еслибъ Джонъ обладалъ въ тотъ моментъ всемогуществомъ, то все же у него въ сердц слишкомъ ярко горла искра милосердія для того, чтобъ нанести малйшій вредъ виновной жен. Но ему было невыносимо тяжело видть ее сидящей у своихъ ногъ, на низенькой скамейк, гд онъ такъ часто смотрлъ на нее съ любовью и гордостью, любуясь ею, такою невинною и веселой; когда же она встала и ушла отъ него съ рыданьемъ, Джонъ почувствовалъ облегченіе. Пустота въ комнат казалась ему пріятне такъ долго любимаго имъ присутствія Дотъ. Эта пустота боле всего напоминала Джону, какимъ одинокимъ сталъ онъ теперь и какъ непоправимо порвались великіе узы его жизни.

Чмъ сильне чувствовалъ онъ это, чмъ ясне сознавалъ, что готовъ скоре видть передъ собою Дотъ безвременно скончавшейся и бездыханной съ ихъ малюткой на груди, тмъ яростне киплъ въ немъ гнвъ противъ врага. Джонъ осмотрлся кругомъ, отыскивая глазами оружія.

На стн висло ружье. Онъ снялъ его и сдлалъ шагъ къ дверямъ вроломнаго незнакомца. Онъ зналъ, что ружье было заряжено. Смутная мысль о томъ, что этого человка слдуетъ застрлить, какъ дикаго звря, пришла ему въ голову и разросталась у него въ ум до тхъ поръ, пока не превратилась въ чудовищнаго демона, который, совершенно подчинивъ, его себ, отогналъ отъ несчастнаго вс боле кроткіе помыслы и пріобрлъ безусловную власть надъ нимъ.

Впрочемъ, это не совсмъ врно, онъ не отогналъ прочь боле кроткихъ промысловъ, но искусно исказилъ ихъ, превратилъ въ бичи для подстрекательства Джона. Подъ его темной властью вода превратилась въ кровь, любовь въ ненависть, мягкость въ слпую жестокость. Образъ Дотъ, скорбный, смиренный, но не перестающій взывать къ его нжности и милосердію съ неодолимой силой, но шелъ у него изъ головы, не покидая его, онъ толкалъ Джона къ дверямъ, поднималъ ружье къ его плечу, прикладывалъ его палецъ къ взведенному курку и кричалъ: "убей его! убей въ постели!"

Фургонщикъ перевернулъ ружье, чтобы ударить прикладомъ въ дверь; онъ уже держалъ его поднятымъ кверху; у него было смутное намреніе громко крикнуть сопернику, чтобъ тотъ, ради всего святаго, бжалъ черезъ окно.

Вдругъ топливо разгорлось, и огонь залилъ яркимъ свтомъ весь очагъ, а пригртый сверчокъ завелъ свою пснь!

Ни одинъ звукъ, услышанный имъ, ни человческій голосъ, хотя бы онъ принадлежалъ самой Дотъ, не могли такъ подйствовать на Джона и смягчить его. Безыскуственныя слова, которыми она описывала свою любовь къ этому самому сверчку, снова отозвались въ ушахъ Джона; ея трепетъ и серьезность въ тотъ моментъ снова припомнилась ему; ея милый голосъ — о, что это былъ за голосъ; самая сладостная музыка у домашняго очага честнаго человка! — затронулъ лучшія страны его души и пробудилъ въ ней лучшія свойства къ жизни и дйствію.