Текльтонъ пробормоталъ нсколько словъ насчетъ того, что всегда нужно свалить на что нибудь вину; однако, ршительность Джона Пирибингля заставила его прикусить языкъ. Въ простой безысскуственной рчи этого человка было что-то благородное и полное достоинства, въ чемъ сказывалась душа неподкупной честности.
— Я человкъ простой и грубый, — продолжалъ фургонщикъ, — и мн нечмъ похвастаться. — Я не отличаюсь умомъ, какъ вамъ извстно, и уже не молодъ годами. Я полюбилъ мою маленькую Дотъ, потому что она росла на моихъ глазахъ въ дом своего отца съ самаго дтства; потому что я зналъ, какая она славная; потому что въ ней была вся моя жизнь въ теченіи многихъ лтъ. Есть много мужчинъ, съ которыми я не могу сравниться, но которые никогда не сумли бы любить мою маленькую Дотъ, какъ я любилъ ее.
Онъ остановился и нкоторое время тихонько постукивалъ объ полъ ногою прежде, чмъ продолжать.
— Я часто думалъ, — снова заговорилъ Джонъ, — что хотя и не стою Дотъ, но могъ бы сдлаться для нея любящимъ мужемъ и, пожалуй, сумлъ бы оцнить ее лучше другого; такимъ образомъ мало по малу я освоился съ этой мыслью и сталъ находить возможнымъ бракъ между нами. Такъ оно и вышло: мы поженились.
— Ага, — произнесъ Текльтонъ, многозначительно тряхнувъ головой.
— Я изучилъ самаго себя; я узналъ по опыту свой характеръ; я зналъ, какъ сильно любилъ Дотъ и какъ могъ быть счастливъ съ нею, — говорилъ дальше Джонъ. — По я недостаточно подумалъ о ней.
— Разумется, — подтвердилъ Текльтонъ. — Непостоянство, легкомысліе, втреность, желаніе нравиться! Вы не приняли ихъ въ разсчетъ. Вы просмотрли все это! Ага!
— Вамъ не слдовало бы перебивать меня, — съ нкоторой суровостью замтилъ фургонщикъ, — прежде чмъ вы вникли въ мои слова, а вы далеки отъ этого. Если вчера я уложилъ бы однимъ ударомъ того человка, который осмлился бы сказать про нее одно дурное слово, то сегодня я затопталъ бы его ногами, будь онъ даже моимъ роднымъ братомъ!
Торговецъ игрушками посмотрлъ на него съ удивленіемъ, между тмъ какъ Джонъ Продолжалъ боле мягкимъ тономъ.
— Подумалъ ли я о томъ, — говорилъ онъ, — что оторвалъ Дотъ — въ ея годы, при ея красот — отъ молоденькихъ подругъ и отъ многихъ удовольствій, украшеніемъ которыхъ она служила, отъ веселыхъ собраній, гд она сіяла самой ясной звздочкой, чтобъ запереть въ своемъ уныломъ дом, и заставить ее довольствоваться моимъ скучнымъ обществомъ! Сообразилъ ли я, какъ мало подхожу къ ея живому бойкому нраву, какъ долженъ быть скученъ и несносенъ неповоротливый мужчина для женщины быстраго ума? Сообразилъ ли я, что моя любовь къ ней не была заслугой и не давала мн никакихъ особыхъ правъ, такъ какъ для всякаго, кто зналъ мою Дотъ, было невозможно не полюбить ее? Нтъ, я не принялъ во вниманіе ничего этого, но воспользовался ея беззаботной доврчивостью, склонностью къ веселью и женился на ней. Лучше бы мн не длать этого! Я сожалю о томъ — ради нея, не ради себя!
Игрушечный фабрикантъ смотрлъ на него, не мигая. Даже полуприщуренный глазъ Текльтона былъ теперь открытъ.
— Да благословитъ ее Небо, — продолжалъ фургонщикъ, — за то веселое постоянство, съ какимъ она старалась скрывать это отъ меня! И да проститъ мн Богъ, что я по своей недогадливости не понялъ этого раньше! Бдное дитя! Бдняжка Дотъ! Какъ было не догадаться мн о томъ, когда я видлъ, что ея глаза наполнялись слезами, если заходила рчь о неравныхъ бракахъ, врод нашего! Сотню разъ замчалъ я скрытый трепетъ ея губъ и вдь ни разу не мелькнуло у меня подозрніе до прошлой ночи! Несчастная! Какъ это я могъ надяться, что она полюбитъ меня? Какъ могъ поврить, что любимъ ею!
— Она ужасно выставляла на видъ свою любовь къ вамъ, подхватилъ Текльтонъ. — Она до такой степени прикидывалась любящей женой, что, говоря откровенно, это и навело меня сначала на подозрнія.
Тутъ онъ не замедлилъ намекнуть на превосходство Мэй Фильдингъ передъ Дотъ, потому что эта молодая двушка ужъ, конечно, не прикидывалась влюбленной въ него.
— Она старалась всми силами полюбить меня, — сказалъ въ оправданіе жены бдняга Джонъ съ большимъ волненіемъ, чмъ раньше. Только теперь начинаю я понимать, какъ принуждала себя Дотъ быть для меня старательной, преданной женой, которая помнитъ свой супружескій долгъ. Какъ добра была она, какъ много она сдлала; какое у нея мужественное сердце и сколько нравственной силы; о томъ свидтельствуетъ счастье, которое извдалъ я подъ этой кровлей! Это будетъ служить мн отчасти утшеніемъ и отрадой, когда я останусь здсь одинъ.
— Вы останетесь одни? — переспросилъ Текльтонъ. — Ага, значитъ и вы ршили принять свои мры?
— Я ршилъ, — отвчалъ фургонщикъ, — сдлать ей величайшее добро, исправивъ свою ошибку, насколько это въ моей власти. Я могу избавить Дотъ отъ ежедневной тяготы неравнаго брака и непосильной борьбы съ собою, чтобъ скрывать свои чувства. Я предоставлю ей пользовался свободой, насколько это зависитъ отъ меня.
— Какъ, вы собираетесь еще вознаградить се? — подхватилъ Текльтонъ, теребя и закручивая пальцами свои громадныя уши. — Должно быть, я не такъ понялъ васъ. Конечно, вы не говорили этого.