Примерно к середине 1860-х отец Амвросий приобрел в Оптиной пустыни непререкаемый авторитет, всеми был единогласно признан продолжателем дела старца Макария. В 1865 году митрополит Московский и Коломенский Филарет (Дроздов) прислал ему образ Спаса Нерукотворного - своего рода благословение на старчество. Поскольку во второй половине XIX столетия была уже широко распространена фотография, сохранились многочисленные изображения старца, позволяющие точно описать его внешность. Отец Амвросий был выше среднего роста, сутулый, с приятным, бледным от болезни лицом, обрамленным длинной редкой бородой, раздвоенной на конце. Глаза - светло-карие, живые и проницательные. Выражение лица батюшки постоянно менялось: во время беседы, в зависимости от ее предмета, он то смеялся, то хмурился, сочувственно кивал, слушая жалобы, или склонял голову, сопереживая чужой скорби. Помощник старца монах Ераст так описывал его: «Ожидая увидеть старца дряхлого, серьезного, строгого, молчаливого, глаза посетителя вдруг встречали радостное сухенькое старческое личико с добрыми проницательными глазами; с улыбкою и ласкою встречал вас смиренно в полулежащей позе, в камилавке, в черном подряснике, и уже благословлял вас дрожащей сухенькой ручкой». А в минуту молитвы его лицо озарялось дивным светом.
Жил отец Амвросий в маленьком здании, расположенном справа от Святых врат Иоанно-Предтеченского скита. Парадное крыльцо находилось с внутренней стороны скита. Дверь вела в коридор со скамьями для посетителей, направо - «почетное место», келия для встреч почетных гостей, рядом - помещение для келейника отца Михаила (Андреева, 1821-1897), а дальше - келия самого старца. Она состояла из передней и жилого помещения. В передней висела на крючках одежда - два теплых и два холодных подрясника, балахон, легкая меховая ряса, тонкая ряса, клобук, - имелись также полки с духовными книгами и лекарствами. Сама келия старца была украшена многочисленными иконами и портретами дорогих отцу Амвросию духовных лиц - митрополита Московского и Коломенского Филарета (Дроздова), митрополита Киевского и Галицкого Филарета (Амфитеатрова), Феофана Затворника, отца Иоанна Кронштадтского, Оптинских старцев Льва, Макария, Моисея и Антония и др. У стен -столик письмоводителя. Эту должность при старце занимал монах (затем иеродиакон и иеромонах) Климент (Зедергольм, 1830-1878), блестяще образованный, знавший несколько языков, создавший жизнеописания старцев Антония и Льва.
Помимо письмоводительского стола, в келии помещались также три-четыре табуретки, два кресла, стол с иконами, свечами и книгами, книжный шкаф. Отапливалась келия печью, обычно заваленной сохшими там чулками и рубашками. К печи примыкала койка. К келии была пристроена кухонька. Длинный коридор вел в хибарку, построенную специально для приема женщин.
Утро отца Амвросия начиналось в четыре часа - тогда он звонил в колокольчик, будя келейников. После чтения утренних молитв он умывался, выпивал чашку какао или кофе с ломтиком булки, после которой сразу же пил две чашки чаю, одновременно диктуя письмоводителю письма. Все это - сидя на кровати, поджав под себя ноги по-турецки. В это время под дверьми келии уже толпился народ, жаждавший повидать старца. Все наперебой сообщали келейнику, откуда они, и поэтому он докладывал отцу Амвросию о том, кто именно его ожидает, обычно так: «Вас в хибарке ждут московские, вяземские, тульские, белёвские, каширские и прочие народы». Но сразу выйти к желающим старец не мог - приступы болезни скручивали его сразу же после завтрака. Только переменив мокрую от пота рубашку и переобувшись, около десяти часов утра, он выходил к посетителям. Причем обычно ни полсловом не упоминал о своих болячках. Только однажды пояснил, почему:
- Вот все могут говорить о своих болезнях, а я и не говори -начнутся оханья, слезы... Поэтому если и скажу иногда, то только часть; а если бы вы знали все, что я чувствую. Иногда так прижмет, что думаю - вот пришел конец.