Около полудня отец Амвросий шел обедать. Ему подавали жидкую уху (в постные дни - картофельный суп с гречневой крупой), картофельный кисель и клюквенный морс. Ел он мало и быстро, обычно полулежа от слабости. Если же у него хватало сил, то после обеда он выходил к хибарку для общего благословения. В белом балахоне, поверх которого и зимой, и летом была надета подбитая мехом ряса, в ватной шапке на голове, он читал молитву перед иконой Божией Матери «Достойно есть», а затем выслушивал обращенные к нему вопросы и коротко отвечал. Иногда усаживался на табурет, а присутствующие становились вокруг него на колени. Летом он выходил благословлять на улицу (на зимний воздух старец не показывался с 1862 года, после перенесенной сильнейшей простуды; с трудом переносил и жару, оптимальной для него, по его словам, была температура +17). Когда отец Амвросий, еле передвигая ноги, направлялся обратно в келию, посетители окружали его, теснили, хватали за края одежды, и нередко было так, что меховая ряса оставалась в руках посетителей, келейнику только с большим трудом получалось отбить этот «трофей» у паломников.
Из писем старца видно, каким тяжелым было для него его призвание. «Чувствую какую-то тяготу в теле, так что по утрам с трудом разламываюсь, чтобы взяться за обычное многоглаголание с посетителями, - писал он, - и потом так наглаголишься, что едва добредешь до кровати в час или более. Вот ты и суди, и рассуди прю мою с человеки праведными и неправедными. На лбу ни у кого не написано, кто он таков, а говорит, что ему потолковать нужно, и не хочет знать, что мне недосужно, да и от немощи и усталости это очень натужно. Есть пословица: как ни кинь, все выходит клин. Не принимать нельзя, а всех принимать нет возможности и сил недостает». Иногда он сетовал и на то, что к нему обращаются с пустяками: «Один толкует, что у него слабы голова и ноги, другой жалуется, что у него скорби многи, а иной объясняет, что находится в постоянной тревоге. А ты все это слушай, да еще ответ давай, а молчанием не отделаешься - обижаются и оскорбляются». А иной раз и подшучивал над самим собой: - Вот я всегда был болтуном, любил с людьми поговорить, поразвлечься. Господь и устроил так, что пришлось всю жизнь свою толковать с народом. Теперь и рад бы помолчать, да не приходится!
После краткого послеобеденного сна вновь начинался прием посетителей - до восьми часов вечера. Во время ужина он отвечал на вопросы келейников или просил почитать ему что-нибудь (особенно любил басни Крылова; эта книга всегда лежала на его столе). После ужина снова прием до одиннадцати часов. Несмотря на то, что к концу дня отец Амвросий уже еле стоял на ногах и почти терял сознание от переутомления, он неопустительно исполнял вечернее правило, состоявшее из малого повечерия, канона Ангелу-хранителю и вечерних молитв. Около полуночи старец ложился спать - одетым (летом в балахон, зимой - в меховой подрясник), в шапке, с четками в руках. А утром, придя к нему, келейники замечали, что ночью он несколько раз менял пропотевшее белье...
На Великие праздники порядок жизни старца несколько изменялся. Накануне воскресений и праздников в его келии служились «домашние» всенощные, на которых присутствовали скитяне и некоторые почетные гости (по крайней слабости старец участвовал в службах сидя, а иногда и лежа). Перед Рождеством Христовым и Светлым Христовым Воскресением отец Амвросий диктовал множество поздравительных писем духовным лицам и мирянам. Такой обычай завелся в 1869 году. Сначала он писал два-три предложения, но потом решил, что «написать должно что-нибудь полезное и назидательное», и такие письма начали превращаться в настоящие наставления. В 1892 году они были изданы отдельной книгой. Интересно, что ни одно праздничное поздравление отца Амвросия не повторяло другое - он помнил все, что им было написано за двадцать лет.
Торжественно праздновался и день Ангела батюшки, 7 декабря. В монастыре и скиту служились литургии с молебнами святому Амвросию Медиоланскому, для всех устраивался праздничный обед - настоятель и старшая братия собирались в келии старца, а его духовные чада - в хибарке. Обстановка была непринужденная, радостная, старец шутил. Однажды к праздничному обеду подали жаркое, и он попросил пронести его у него перед носом: «Ну, если мне нельзя это есть, то хоть понюхаю!»
Летом отец Амвросий на несколько дней выезжал из скита в уединенную лесную келию, расположенную на берегу Жиздры в десяти верстах от пустыни. Там в 1870 году для него был выстроен небольшой домик, обнесенный плетнем. В ограде выкопали прудик, куда запустили рыбу, посадили картошку, кусты малины, смородины и крыжовника... Здесь старец жил в будние дни, по воскресеньям приезжая в монастырь - служить келейное бдение и исповедовать готовившихся к службе настоятеля, иеромонахов и иеродиаконов, - а затем снова возвращаясь на «дачу». В отличие от других оптинцев, отец Амвросий не предпринимал никаких дальних поездок за пределы своего монастыря - этого не позволяло его здоровье.