Связанные звездами

Стоя в лучах прожектора, Блесид не могла видеть весь зал, но она видела освещенные прожекторами лица людей, покачивающихся на танцполе у сцены. А еще прямо за осветительной установкой она заметила стоящего на стуле парня в смокинге, без бабочки и в рубашке, на которой спереди были пятна, подозрительно похожие на кровь. Молодой и красивый, с темными волосами и открытым лицом, он смотрел на нее взглядом, полным такого понимания, что Блесид внезапно решила, что сегодня будет петь эту песню прежде всего для него. Она чуть развернулась в его сторону. И когда пришло время повторять припев в третий раз, она поймала его взгляд и запела.

Ник Джордан не знал, как именно работает музыка. Но знал, что она работает. Он знал, что дело тут не только в словах и не только в мелодии. Он знал, что дело не только в женщине с копной встрепанных волос и нежным хрипловатым голосом и не в ее блестящей черной гитаре с расписным грифом. Он знал, что от всего этого вместе – и еще от чего-то неизвестного – его сердце болит, но это самая сладкая в мире боль.

Стоя на стуле – на который он взобрался, чтобы лучше видеть зал и поскорее найти Лауру Митчелл, – Ник Джордан нашел себя: в свете печального взгляда Блесид Джонс, в ее бархатистом голосе. Она пела свою самую известную песню. Для него.

Я искала глубин, но встречала лишь ложь.

Я смотрела вперед и не видела путь.

Не сумела в глазах я твоих утонуть.

Там, где брод, с головой никогда не нырнешь.

Красивый мальчишка,

на деле пустышка.

Полюбить я успела,

Но нырнуть не сумела,

и теперь налетела

На скрытые мели.

Пока ее слова, сперва достигая его ушей, а затем и мозга, проходили глубже, прямо в размякшее, как губка, сердце, Ник понял, что Лаура не была водяной лилией, никогда не была. Вовсе не у Лауры не было ничего внутри, кроме крошечных, запутанных корешков. А у него, у него самого. И Жюстин это знала с самого начала. Притворившись Лео Торнбери, она всевозможными способами пыталась сказать ему, чтобы он смотрел глубже, искал глубже, двигался глубже. Был глубже.

Жюстин.

Блесид Джонс и ее команда как раз начали длинный проигрыш, совпавший с нарезкой воспоминаний в голове Ника. Вот Жюстин, замотанная в его свитер, стоит холодным вечером на своей крыше, и слишком длинные для нее рукава плещутся на ветру, словно крылья птицы. А вот Жюстин у дверей своей квартиры, верещит, как мегера, что он смывает свой талант в унитаз. А вот Жюстин, грозно нахмурив свои выдающиеся брови, отвоевывает у других барахольщиков набор шашек с битвой Ватерлоо. Жюстин, вся в подтекающей серебряной краске, с липкими и красными от яблочной ириски губами, поднимает к нему лицо. Жюстин, стоящая на крыльце Эвелин Тауэрс, с убитым видом смотрит на фургончик с его вещами, а он, с двумя чемоданами в руках, делает вид, что не замечает ее.

Жюстин исправляла его гороскопы не для того, чтобы одурачить его или посмеяться. Она это сделала, потому что пыталась сказать ему то, о чем он и сам должен был догадаться по сотне других причин: она – та, кто станет для него единственной.

Блесид Джонс спела припев в последний раз и на последних, парящих горько-сладких нотах закрыла глаза, а когда они отзвучали, открыла их, чтобы снова поймать взгляд Ника.

«Спасибо», – произнес он одними губами, и Блесид Джонс едва заметно кивнула встрепанной головой, без слов говоря «пожалуйста», прежде чем собравшаяся в зале толпа пришла в окончательное неистовство.

В мире множество женщин, не умеющих правильно ходить на высоких каблуках, но Лаура Митчелл была не из их числа. Когда Ник отвернулся от Блесид Джонс и заметил, как Лаура входит в бальный зал «Галактики», его первой мыслью было, что Лаура так легко и изящно ходит в этих черных туфлях с ремешками, словно они – естественное продолжение ее ног.

Ник спрыгнул с кресла и стал пробиваться к двери сквозь взбудораженную толпу, от которой пахло потом, текилой и ликованием. Подобравшись поближе, он позвал:

– Лаура! Лаура!

Пока она последовательно отмечала – что он здесь, что он идет к ней, что на нем окровавленная рубашка и драный смокинг – выражение ее лица менялось, как погода в межсезонье, когда через секунду после дождика с солнцем может налететь град с громом и молнией. К тому моменту, как он добрался до нее, черты ее лица сковал лютый мороз.

– Так значит, ты жив, – констатировала она.

– Мне так жаль. Я должен был позвонить. Я и хотел позвонить, но уронил телефон в пруд, – сказал Ник. – Я пытался добраться сюда. Несколько часов. Лаура, мне жаль.

Ник сунул руку в карман смокинга и вытащил коробочку с кольцом.

– Здесь? – ужаснулась Лаура, пораженно оглядевшись. – Сейчас? Ты серьезно?

Ник открыл коробочку и заметил, что Лаура старается не смотреть на рубин внутри.