Тайна булгаковского «Мастера…»

28 ноября 1927 года Михаил Афанасьевич обратился в БОКС (Всесоюзное общество культурной связи с заграницей) с письмом, которое просил «перевести на соответствующие… иностранные языки и напечатать в заграничных газетах в Риге, Ревеле, Берлине, Париже и Вене». В письме, в частности, говорилось:

«Мною получены срочные сведения, что за границей появился гр. Каганский и другие лица, фамилии коих мне ещё неизвестны, которые, ссылаясь на якобы имеющуюся у них мою доверенность, приступили к эксплуатации моего романа „Белая гвардия“ и пьесы „Дни Турбиных“.

Настоящим извещаю, что никакой от меня доверенности у гр. Каганского и у других лиц, оперирующих сомнительными устными ссылками, нет и быть не может.

Сообщаю, что ни Каганскому, ни другим лицам, утверждающим это устно, я экземпляров моих пьес „Дни Турбиных“ и „Зойкина квартира „не передавал. Если у них такие экземпляры имеются, то это сомнительные или приобретённые без ведома автора и без ведома же автора отправленные за границу экземпляры».

Напомним, что «гр. Каганский», о котором упоминается в письме, это тот самый Захар Леонтьевич Каганский, владелец издательства «Россия», подписавший с Булгаковым договор на публикацию романа «Белая гвардия» и тотчас покинувший СССР.

Через несколько дней Михаил Афанасьевич направил в ВОКС ещё одно письмо, в котором просил купить за его счёт и переслать ему изданные за рубежом книги:

«В Риге мой роман „Белая гвардия“ и повесть „Роковые яйца“, выпущенные в издательстве „Литература“, в Берлине пьеса „Дни Турбиных“, в Париже роман „Белая гвардия“, издательство „Конкорд“».

Однако очень скоро Булгаков понял, что все его попытки защитить свои авторские права тщетны, поскольку Советский Союз не присоединился к соответствующей международной конвенции. У писателя оставался последний способ восстановить справедливость — лично отыскать своих обидчиков и привлечь их к ответу.

И Булгаков подал в соответствующие инстанции заявление с просьбой отпустить его за границу В Европу В частности, в Берлин и в Париж.

Власти, разумеется, изумились. И потребовали разъяснений. С чёткими обоснованиями необходимости предполагаемой поездки. 21 февраля 1928 года Михаил Афанасьевич представил требуемую от него бумагу. В ней, в частности, говорилось:

«Цель поездки за границу

Еду, чтобы привлечь к ответственности Захара Леонтьевича Каганского, объявившего за границей, что он якобы приобрёл у меня права на „Дни Турбиных “, и на этом основании выпустившего пьесу на немецком языке, закрепившего за собой „права“ на Америку и т. д.

Прошу отпустить со мной жену, которая будет при мне переводчиком. Без неё мне будет крайне трудно выяснить все мои дела (не говорю по‑немецки).

В Париже намерен изучать город, обдумывать план постановки пьесы «Бег», принятой ныне в Московском Художественном театре (действие IV „Бега“ в Париже происходит).

Поездка не должна занять ни в коем случае более 2‑х месяцев, после которых мне необходимо быть в Москве (постановка „Бега“).

Надеюсь, что мне не будет отказано в разрешении съездить по этим важным и добросовестно изложенным здесь делам».