Тайна булгаковского «Мастера…»

«За семь последних лет я сделал 16 вещей разного жанра, и все они погибли. Такое положение невозможно, и в доме у нас полная бесперспективность и мрак».

А 3 октября 1937 года в дневнике Елены Сергеевны приведено другое высказывание:

«М[ихаил] А[фанасьевич] сказал:

— Я работаю на холостом ходу… Я похож на завод, который делает зажигалки…»

Запись от 5 октября:

«Письмо от Вересаева, сообщает, что его материальное положение ухудшилось, просит вернуть долг — 1000 р., которые мы брали у него после мольеровского разгрома. М[ихаил] А[фанасье вич] отправил ему письмо по почте — о том, что завтра или сегодня вернёт, извинился за задержку».

В тот же день необходимую сумму заняли, долг вернули, и Елена Сергеевна подвела итог:

«Денег у нас до ужаса нет».

В том же письме Вересаеву Булгаков повторил расчёты, о которых сообщал Асафьеву:

«Недавно подсчитал: за 7 последних лет я сделал 16 вещей, и все они погибли, кроме одной, и та была инсценировкой Гоголя! Наивно было бы думать, что пойдёт 17‑я или 19‑я.

Работаю много, но без всякого смысла и толка. От этого нахожусь в апатии».

Любопытно содержание агентурной сводки, описывающей состояние Булгакова тех дней. Агент‑доносчик приводит такое высказывание писателя:

«Мне все говорят о моих ошибках, и никто не говорит о главной из них: ещё с 1929‑30 года мне надо было бросить писать вообще. Я похож на человека, который лезет по намыленному столбу только для того, чтобы его стаскивали за штаны вниз для потехи почтеннейшей публики. Меня травят так, как никого и никогда не травили: и сверху, и снизу, и с боков. Ведь мне официально не запретили ни одной пьесы, а всегда в театре появляется какой‑то человек, который вдруг советует пьесу снять, и её сразу снимают. А для того, чтобы придать этому характер объективности, натравливают на меня подставных лиц».

А Елена Сергеевна заносила в дневник высказывание другого «агента»:

«9 октября.

Дмитриев. Говорил, что нужно написать новую картину в „Беге “, тогда пойдёт пьеса. Вздор какой!..»

И всё чаще врывались в жизнь отголоски репрессий:

«13 октября.

В газетах о снятии Бубнова с должности…»

Режим продолжал избавляться от нелояльных, от правых, левых и прочих, запятнавших себя общением с троцкистами. Эта тема была тогда очень актуальна. Не случайно в агентурной сводке так подробно говорится о том, как к политическим процессам относится писатель Булгаков:

«Для меня нет никаких событий, которые бы меня сейчас интересовали и волновали. Ну, был процесс — троцкисты, ну, ещё будет — ведь я же не полноправный гражданин, чтобы иметь своё суждение. Я поднадзорный, у которого нет только конвойных. Что бы ни происходило в стране, результатом всего этого будет продолжение моей травли».

Но вернёмся к дневнику Елены Сергеевны.

«16 октября

… долгий разговор с Керженцевым о „Петре“, о „Минине“. Смысл тот, что всё это надо переделывать…

23 октября.

Выправить роман (дьявол, мастер, Маргарита) и представить…

27 октября.

Миша правит роман…