Тайна булгаковского «Мастера…»

«Он обрушился на меня из Ленинграда с сообщением, что его посылают на жительство в Таджикистан. Сейчас он хлопочет через Москвина как депутата и МХТ о пересмотре этого решения, и есть надежда, что так как за ним ничего не числится, а жительство ему назначено, как мужу сосланной его жены, а также потому, значение его как большого театрального художника несомненно, участь его будет изменена».

Между тем один из ближайших друзей Булгакова, заместитель директора Большого театра Я.Л.Леонтьев, о Дмитриеве отзывался весьма нелестно:

«… на самом деле он — плохой человек, грубый, эгоистичный и чрезвычайно практичный».

Но Булгаковы по‑прежнему относились к нему как к старому приятелю, ценили в нём талант театрального художника и как ни в чём не бывало продолжали принимать у себя дома.

В тот же день (7 августа) уже поздно вечером Булгаков отправил жене ещё одно короткое письмо:

«Мой друг, сегодня, когда писал тебе днём письмо, узнал, что Станиславский умер».

Наступила осень.

4 сентября у себя дома Михаил Афанасьевич читал «Дон Кихота». Среди слушателей был и Дмитриев (с новой женой Мариной). Лубянка продолжала контролировать каждый шаг драматурга.

Новая пьеса произвела впечатление. Но и озадачила. Многие, по‑видимому, почувствовали то же самое, что чувствуем сегодня мы, когда читаем и перечитываем булгаковского «Дон Кихота». И это не ускользнуло от Елены Сергеевны:

«Явно понравилось!.. И, конечно, разговор о том, что всё прекрасно, но вот вместо какой‑то сцены нужно поставить другую… На лицах написан вопрос — как пройдёт, да под каким соусом, да как встретит это начальство и так далее».

10 ноября состоялось официальное представление пьесы театру. Елена Сергеевна записала:

«Днём были в Вахтанговском — в два часа было назначено чтение „Дон Кихота“. Встретили Мишу долгими аплодисментами, слушали (человек до ста, пожалуй) превосходно: вся роль Санчо, эпизод с бальзамом, погонщика — имели дикий успех, хохотали до слёз, так что Миша должен был иногда прерывать чтение. После финала — ещё более долгие аплодисменты. Потом Куза встал и торжественно объявил: „Всё! “, то есть никаких обсуждений. Этот сюрприз они, очевидно, готовили для того, чтобы доставить Мише удовольствие, не заставлять его выслушивать разные, совершенно необоснованные мнения».

А ровно за неделю до чтения «Дон Кихота» Булгаков выступил на вечере, посвящённом 40‑летию МХАТа. Елена Сергеевна не без гордости записала:

«Мише была устроена овация (именно это выражение употребляли все) и номер был блестящий. Все подчёркивают, что в этой встрече обнаружилось настоящее отношение к Мише — восторженное и уважительное».

Этот ли восторг от выступления Булгакова послужил поводом, или была какая‑то предварительная договорённость, но 9 сентября 1938 года в гости к нему нагрянули два мхатовца. Это посещение и положило начало последней, завершающей главе в жизни опального писателя.

Глава вторая

Судьба мастера

Батумский пастырь

Итак, в начале сентября 1938 года Булгакова посетили мхатовцы П.А. Марков и В.Я. Виленкин. Этот визит в дневнике Елены Булгаковой зафиксирован так:

«Пришли в одиннадцатом часу вечера и просидели до пяти утра… Они пришли просить М[ихаила] А[фанасьевича] написать пьесу для МХАТа.