Тайна булгаковского «Мастера…»

«Миша сказал — „капельдинером в Большом буду, на улице с дощечкой буду стоять, а пьесу в МХАТ не дам, пока они не привезут мне ключ от квартиры “».

В другой раз он выразился ещё резче:

«— Я не только что МХАТу, я дьяволу готов продаться за квартиру».

МХАТ квартиру обещал. Четырёхкомнатную. Но Булгаков этим посулам не верил.

1 февраля все центральные газеты сообщили о награждении писателей орденами. Елена Сергеевна записала в дневник:

«.Награждены, за малым исключением, все сколько‑нибудь известные».

Даже 26‑летний поэт Сергей Михалков (он жил как раз над Булгаковыми — этажом выше), едва начинавший свой творческий путь, и тот получил орден. Илья Сельвинский, который всюду, где только можно, заявлял о том, что его притесняют, не печатают, не берут пьес и так далее, тоже стал орденоносцем.

А Булгаков попал в категорию «за малым исключением», то есть оказался в числе тех, кого награждение не касалось. Это его не удивило: он ведь не сидел в президиумах писательских «совещаний», не лез на трибуны, чтобы славить вождей или требовать расстрела для «врагов народа». И всё‑таки… В глубинах его души наверняка поселилась ещё одна горькая обида…

Об этом очередном «щелчке» по писательскому самолюбию супруги Булгаковы, видимо, и говорили в конце февраля, что тотчас отразилось на самочувствии:

«Сегодня днём больна вдребезги из‑за вчерашней бессонной ночи…

У Миши — сильные головные боли. Серёжа прогревал ему синей лампой голову».

И вдруг неожиданный вызов в Комитет по делам искусств. От Булгакова потребовали объяснений по поводу «Дней Турбиных», поставленных в Лондоне. Елена Сергеевна записала:

«Что такое? Что за акция?.. С этим — продолжение тяжёлых разговоров о нестерпимом Мишином положении, о том, что делать?»

Служба в Большом театре тоже удовлетворения не приносила. А уж мелкие «уколы», «щипки» выносить было и вовсе унизительно. Настроение становилось ещё мрачнее. И…

Пьеса о Сталине была решительно отложена в сторону. Булгаков вновь обратился к своему «последнему» роману. Запись от 28 февраля:

«Миша сидит вечером над романом („Мастер и Маргарита“), раздумывает».

На следующий день — то же самое:

«Вечером Миша — над романом».

2 марта:

«Вечером — Миша — роман».

А 7 марта Булгаковых на улице догнал драматург Константин Тренёв. Он жил в одном доме с Булгаковыми, был автором широко известной в ту пору пьесы «Любовь Яровая» и занимал, как мы помним, ответственный пост в Союзе писателей. Завязавшийся на ходу разговор Елена Сергеевна, вернувшись домой, занесла в дневник. Первым заговорил Тренёв:

«… спросил, что делает Миша с пьесою своею? — Ничего. У него никакой веры в то, что его пьеса может пойти.

— Напрасно, напрасно. Сейчас такое время… Хотят проявить смелость… У меня был разговор о вас и в ЦК и в Комитете… Надо нам непременно повидаться… Приходите к нам на этих днях…

Миша сказал мне: „Я же ещё пойду кланяться?! Ни за что“».

Как явное продолжение того уличного разговора в квартире Булгаковых появился гость. 10 марта Елена Сергеевна записала:

«… часов в десять вечера… пришёл Гриша Конский (после телефонного звонка). Просьба прочитать роман. Миша говорит — я вам лучше картину из „Дон‑Кихота“ прочту. Прочитал, тот слушал, хвалил. Но ясно было, что не „Дон‑Кихот“ его интересовал. И, уходя, опять начал выпрашивать роман хоть на одну ночь. Миша не дал».

На следующий день Булгаков отправил письмо Вересаеву. В дневнике Елены Сергеевны оно прокомментировано так:

«… в нём текст соглашения между ними обоими по поводу пьесы „Пушкин“.