Тайна одной саламандры, или Salamandridae

Смышлёный Одинцов тогда накрепко запомнил: в любой момент может пойти дождь. Благоприятная с виду ситуация может перемениться, а безупречный план – рухнуть. Сильнейшие советские велосипедисты во многом превосходили соперников. У Одинцова перед Шарлеманем было единственное преимущество: Большой Босс пока нуждался в Одинцове больше, чем Одинцов в Большом Боссе. Но – в любой момент мог пойти дождь.

Одинцов не верил в систему, выстроенную Шарлеманем. Самая естественная, самая устойчивая форма в земной природе – пирамида. Если сыпать из ладоней песок, он сам собой образует холмик пирамидальной формы. Так устроен мир. Пирамиды египтян и майя сохранились лучше других древнейших сооружений человечества. Любая иерархическая система – это пирамида. Она жизнеспособна, пока опирается на широкое основание. Верхушку можно заменить или снести, но пирамида останется пирамидой. Если же пирамиду перевернуть и опереть на верхушку, то, какой бы жёсткой ни была конструкция, она обречена. Армия, которая опирается на одного гениального полководца, терпит поражение. Государство, которое опирается на одного гениального правителя, неизбежно гибнет. Наполеон, Чингисхан и целая вереница знаменитостей прошлого подтвердили это житейское наблюдение…

…а Шарлемань опрометчиво построил свою систему в виде перевёрнутой пирамиды, хотя сам же цитировал Жюля Верна: «Можно идти наперекор человеческим законам, но нельзя противиться законам природы». Этот промах Шарлеманя давал Одинцову надежду выйти победителем из схватки: помимо законов природы, других союзников у него не было.

Рассуждения о человеческом муравейнике, в котором Шарлемань отводил себе роль королевы-матки, представлялись Одинцову небезупречными. Муравейник – естественная пирамида, муравьиное общество – иерархическая пирамида с королевой на вершине. Но гибель королевы оставляет шансы муравьям и муравейнику. А Шарлемань исключил из формулы собственную смерть и перевернул пирамиду, оперев её на себя одного. Значит, если вывести его из равновесия, вся система потеряет устойчивость и рухнет.

Наконец, недостаточно внятными выглядели рассуждения Шарлеманя о фанероне. Для такого рационалиста в них было многовато эмоций. Одинцов попросил Еву объяснить, почему всё же троица так важна. Ева обрадовалась возможности хоть ненадолго отвлечься от своих страхов и проявила изобретательность. В придачу к уравнениям, о которых шла речь с Шарлеманем, компаньоны получили ещё две математические теоремы.

– Допустим, у нас есть кусок пластилина, – говорила Ева. – Мы берём его со стола, долго мнём, комкаем, изменяем до неузнаваемости и снова кладём точно на то же место. Так вот, в комке существует точка, которая никуда не переместилась. По мнению Шарлеманя, мы находимся в идеальной точке, где мир остаётся неизменным, даже если его скомкать, как пластилин.

Теорема неподвижной точки понравилась Мунину, а Одинцова больше заинтересовала родственная теорема о причёсывании ежа.

– Ёж – это сфера с иголками во все стороны, – говорила Ева. – Ежа невозможно причесать таким образом, чтобы иголки не топорщились нигде. Есть хорошая аналогия – циклоны. Они управляют погодой на Земле. По телевизору в прогнозе показывают стрелочки в разные стороны с направлением ветра. Стрелочки – это уложенные иголки, причёска ежа. Ёж не причёсан только в самом центре циклона. Там нет ветра. Для Шарлеманя мы обозначаем идеально спокойную точку посреди любой бури.

Рассуждая о циклонах, Ева и Мунин сошлись во мнении, что Шарлемань хочет из безопасного места следить за тем, как причёсан ёж и как изменяется погода. Разговор наверняка слушали, поэтому Одинцов помалкивал. Он-то не сомневался, что Большой Босс намерен сам причёсывать ежа: сидеть в уникальной неизменной точке, где не дует и не каплет, – и своей рукой направлять шторма и ураганы; не следить за погодой в мире, а повелевать ею. «Как Зевс-громовержец», – обязательно съязвил бы Дефорж, будь он жив.

Ева и Мунин ошибались насчёт амбиций Шарлеманя, но настоящую проблему Одинцов видел в другом. Ева отказалась от защиты, поверив обещаниям безопасности для себя и ребёнка. Мунин заключил сделку ради спасения Клары. В результате оба компаньона попали в полную зависимость от Шарлеманя. Они считали, что Шарлемань тоже зависит от них. Именно в этом, по мнению Одинцова, состояла их главная ошибка.

Во-первых, Шарлемань зависел от объединённой троицы: порознь они были ему безразличны, о Кларе и говорить нечего.

Во-вторых, даже от всех троих он зависел лишь настолько, насколько хотел сам. Общие разговоры о фанероне, муравьях-разведчиках, циклонах и лепке из пластилина не давали представления о том, какие конкретно задачи должны решать компаньоны. Одинцов понимал, что задачами первостепенной важности Шарлемань занимается сам вместе с Чэнь, Кашиным и другими учёными, а удел троицы – создавать им более комфортные условия для работы.

«Он берёт нас для подстраховки, – сказал бы Одинцов компаньонам, если бы мог. – Нет у него такой проблемы, решение которой можем найти только мы».