Тайна одной саламандры, или Salamandridae

Любому военному известно: приказ отменяет тот, кто его отдал. Сейчас Шарлемань приказал сотрудничать с троицей, но ничто не мешает ему в любой момент отменить сотрудничество новым приказом.

Наконец, даже если Ева угадала насчёт неподвижной точки и причёсывания ежа; даже если троицу действительно ждала роль навигатора – Одинцов не сомневался: это ненадолго. Разведчики в новом информационном пространстве нужны Шарлеманю ровно до того момента, когда он решит, что готов ориентироваться самостоятельно.

Обычное дело: чем сильнее боится новичок, тем скорее он начинает чувствовать себя экспертом. Тот, кто на ватных ногах приходит в автошколу и обливается холодным пóтом, впервые садясь за руль, – спустя месяц получает водительские права и принимается гонять по городу так, словно всю жизнь провёл за рулём. Вчерашний абитуриент, умиравший от страха перед каждым экзаменом, на втором курсе института уже поглядывает на профессоров свысока. Подросток, освоивший клавиатуру компьютера, мессенджер и пяток игр, презрительно косится на деда, который пишет авторучкой, – хотя как раз поколение стариков придумало компьютер, и они же написали базовый софт.

Кроме всего этого, самомнение Шарлеманя во многом оправдывалось блестящими мозгами. Одинцов понимал, что Большой Босс недолго будет ведомым: он слишком свыкся с ролью ведущего. А значит, и нужда в троице скоро пропадёт – вернее, Шарлемань решит, что нужда пропала. Он обещал компаньонам жизнь вечную, но в реальности всех троих ожидает судьба Моретти, Бутсмы, мигрантов на островах и другого отработанного человеческого материала.

Ждать от Большого Босса гуманности не приходилось. Надеяться на здравомыслие Евы и Мунина – тоже. Любая попытка объяснить им реальное положение дел вела к провалу: Шарлемань услышит крамольный разговор, и всё будет кончено ещё быстрее. Одинцову предстояло защищать компаньонов без их участия, а для этого – прежде всего сблизиться с Шарлеманем.

«Поспешай не торопясь!» – советовали в таких случаях древние классики. Одинцову была ближе армейская версия: «Сапёры ходят медленно, и всё же лучше их не обгонять». Нарушив это правило, Бутсма потерял ноги. Одинцов осторожничал, словно ступал по минному полю, а Шарлемань попытался преодолеть дистанцию в первом же разговоре наедине.

– Мы оба военные. Скажите прямо, как солдат солдату: что мешает вам принять моё предложение?

Сапёры отсчитывают время до взрыва в обратном порядке. Десять, девять, восемь, семь… Хороший трюк для того, кому нельзя торопиться с ответом. «Ладно, поиграем в военных», – подумал Одинцов и, выдержав нужную паузу, сказал:

– Умная собачка перед тем, как проглотить кусок, обязательно прикладывает его к заднице и смотрит: пролезет или нет.

Шарлемань отвык общаться в подобном ключе.

– Это вы обо мне или о себе? – поразмыслив, на всякий случай уточнил он.

– Скажу прямо, как солдат солдату: о нас обоих, – ответил Одинцов.

Его компаньоны быстро капитулировали по понятным причинам. У Одинцова таких причин пока не было – Шарлемань ещё не нащупал его слабое место. С чего бы сдаваться раньше времени? Это вызовет подозрения. И Одинцов продолжал держать дистанцию.

Тот же читанный-перечитанный в детстве Жюль Верн говорил, что у заключённого всегда есть шансы перехитрить тюремщика. Страж может забыть, что стережёт узника, но узник не забудет, что его стерегут. Заключённый чаще думает о побеге, чем тюремщик – о том, чтобы предотвратить побег. Поэтому способы бежать из тюрьмы находятся чаще, чем способы помешать бегству. На это и рассчитывал Одинцов.

После того, как Ева позвонила Кларе, компаньоны разошлись по боксам на процедуры. Шарлемань застал Одинцова под капельницей и положил перед ним телефон.

– Сообщите вашей подруге, что её путешествие подготовлено.

– У нас договор, – сказал Одинцов. – Кларе всегда звонит Ева.

– Со мной никто не договаривался, – возразил Шарлемань.

Он решил продавливать Одинцова со всех сторон, а кроме того, Ева могла некстати сболтнуть лишнее.

Одинцов переслал Кларе в мессенджере электронные билеты до Пномпеня и набрал номер, чтобы дать устные инструкции о трансфере в клинику.

Клара удивилась:

– А где Ева?

– У врачей. Мы все на процедурах. Курс лечения сложный, много электроники, врачи запрещают звонить. У нас две минуты. Бери скорее ручку, записывай.

Одинцов продиктовал всё необходимое, по знаку Шарлеманя напомнил, что нельзя никому ничего рассказывать, – и уже хотел прощаться, но Клара вдруг заплакала.

– Я никому не скажу, потому что… Потому что некому!.. Как с вами троими познакомилась, всех как отрезало, – сквозь слёзы и спазмы говорила она. – Только папа с мамой… Но мама… вы же знаете… И папа сам еле живой… А мне больше никто не нужен. Я столько всего передумала… Знаете, был такой музыкант – Ростроповиц?

Девушка произнесла фамилию на немецкий лад, и Одинцов машинально поправил:

– Ростропович.