Тайна одной саламандры, или Salamandridae

Притча, рассказанная китаянкой на корабле, многое прояснила. В отличие от других слушателей Одинцов понял смысл её истории. Девушка с яйцом вместо лица, старики с яйцами вместо лиц, умерший от ужаса юноша… «Метафорические яйца!» – провозгласил Кашин и ошибся. Жутковатые образы не имели отношения к метафорам или символам, они лишь создавали атмосферу. Мораль притчи лежала на поверхности: когда совершаешь восхождение, нельзя ни спрашивать о пути, ни отвечать.

Шарлемань постоянно нарушал это правило – и от остальных требовал того же. Чэнь своим рассказом предупредила о гибельных последствиях вопросов и ответов. Кому был адресован сигнал опасности: Большому Боссу или троице? «Чем чёрт не шутит», – думал Одинцов. Так или иначе, скрытые разногласия между Шарлеманем и его ближайшим окружением становились всё заметнее.

В Сиануквиле при знакомстве с компаньонами Чэнь говорила о восхождении и сравнивала себя с улиткой, которая ползёт в гору. На очередном обследовании у офтальмолога Одинцов шутливо напомнил:

– Улитка уже добралась до заоблачных высот. И что ей оттуда видно?

– Улитка боится смотреть. Боится увидеть то, чего не хотела бы видеть.

Признание вырвалось у Чэнь помимо её воли. Врачи вполне могли передать Шарлеманю содержание разговора, и китаянка замаскировала свою оплошность, добавив профессорским тоном:

– У глаз есть важная особенность. Иммунная система не знает об их существовании. Глаза наделены так называемой иммунной привилегией. Поэтому в них не возникает воспалительный ответ при появлении антигена. Мы это используем.

При следующем удобном случае Одинцов продолжил её донимать:

– Шарлемань рассказывал нам о заговоре «Большой Фармы». А вы что об этом думаете?

– Я об этом не думаю, – в привычной манере отозвалась Чэнь, но упоминание Большого Босса нейтрализовало подозрительность коллег, и она смягчилась: – Могу предположить, чтó имел в виду Шарлемань. К примеру, довольно давно учёные разработали новый анальгетик. Он снимает боль намного лучше морфия, но не вызывает привыкания. Он может избавить от страданий миллионы больных, но никто никогда о нём не услышит. Производители традиционных анальгетиков его похоронили, чтобы спасти свой бизнес.

Пока безмолвные врачи с ассистентами колдовали над Одинцовым, Чэнь успела поведать ему о метадоне. Его тоже разработали взамен морфия как сильное обезболивающее для больных раком. Потом метадон стали применять для лечения от героиновой зависимости, а ещё позже превратили в наркотик…

Одинцов мигом вспомнил статьи Дефоржа о побочных эффектах антибиотиков, анальгина, парацетамола, средств от ожирения и холестериновых бляшек, а Чэнь закончила мысль:

– Я не могу обсуждать заговор «Большой Фармы», у меня мало данных. Но несложно догадаться, что рынком лекарств манипулируют. Мы живём в мире, где главная ценность – деньги, а не здоровье людей. К сожалению, учёные не распоряжаются судьбой своих изобретений. Древняя порочная традиция. Возможно, мистеру Шарлеманю удастся её нарушить.

Эти слова предназначались в первую очередь для чужих ушей и прозвучали без энтузиазма. Одинцов не удивился. Понять Чэнь ему было гораздо проще, чем Шарлеманю. Классовая рознь сильнее, чем родство профессиональных интересов. Шарлемань – выходец из богатой влиятельной семьи в капиталистической стране, потомок древнего графского рода. В Европе о таких говорят: «Родился с серебряной ложкой во рту». И совсем другое дело – Чэнь с Одинцовым. Они родились и чуть не полжизни провели при коммунистических режимах в Китае и в СССР, за «железным занавесом». Их иначе воспитали. «Как спартанцев», – сказал бы Мунин. В том числе и поэтому Шарлемань растерялся, когда услышал, что цивилизация начинается с милосердия, а не с технических достижений…

Мысль Одинцова переключилась на Кашина, который обеспечивал Шарлеманя уникальной техникой. Одинцов прощупывал физика так же, как малютку Чэнь. В России говорят: «Можно вывести девушку из деревни, но нельзя вывести деревню из девушки». Речь не о сарафанах, избах и любви на сеновале, а о воспитании: оно у Кашина вряд ли сильно отличалось от воспитания Одинцова. За внешним лоском физика, за идеальными дорогими костюмами, за надменностью и показным чувством собственного величия мог скрываться нормальный русский мужик. В пользу этой догадки говорило вдумчивое пьянство Кашина. «Какой-то червяк его гложет, – рассуждал Одинцов. – Что-то ему сильно не нравится и мешает стать копией Шарлеманя».