Тайна одной саламандры, или Salamandridae

– Во-первых, когда немолодой известный учёный называет что-то возможным, скорее всего, он прав, а когда он говорит, что это невозможно, скорее всего, он ошибается. – Кашин глотнул из бокала под буравящим взглядом Шарлеманя. – Во-вторых, единственный способ определить пределы возможного – выйти за эти пределы и войти в то, что считается невозможным. И в-третьих, любая хорошо развитая технология неотличима от магии. – Он опрокинул в рот остатки вина. – Кларк был скромным человеком и уверял, что нельзя придумывать законов больше, чем Ньютон, поэтому придумал только три.

– У Безоса и Мильнера учёным платят по миллиону долларов, – сообщила Чэнь. – Хороший стимул для эффективной работы.

– По миллиону?! Ва-а-ау! – восхитилась Клара.

– То есть сумма всё же имеет значение? – напомнил Мунин недавние слова Шарлеманя о безразличии к количеству денег.

– Деньги важны как инструмент, – ответил вконец раздосадованный Шарлемань. – Вспомните «курицу нищего». Блюдо не назовёшь уникальным. Курицу запекали в глине многие бродяги. Но только император с его ресурсами мог довести рецепт до идеала, сохранить на века и сделать популярным в лучших ресторанах мира.

Прогулка была безнадёжно испорчена. Шарлемань скомандовал, чтобы кораблик шёл быстрее, и отменил остановки с аттракционами, заготовленными на маршруте вокруг клиники. Впрочем, вскоре он успокоился. Разговор выполнил свою главную задачу. Будущие участники команды начали сближаться, Чэнь с Кашиным приоткрыли троице свои фанероны…

«Всё не так плохо», – решил Шарлемань и поделился со своими спутниками древней притчей.

Один человек захотел совершить восхождение на самую высокую гору. У её подножия он встретил того, кто уже спускался. Расспросив его, человек узнал, что путь к вершине был очень трудным и опасным. В поисках другого пути человек двинулся вдоль подножия горы. Каждый спускавшийся рассказывал ему о своём подъёме. Обходя гору, человек выслушал множество таких рассказов. Наконец, он решил, что теперь знает о восхождении всё. Исчезла нужда подниматься самому, и человек остался у подножия.

– Мораль в том, что можно рассказать о пути наверх, но нельзя передать ощущение кристальной чистоты вида, ради которого совершается путь, – пояснил Шарлемань. – Это чувство доступно лишь тому, кто сам поднялся на гору и посмотрел оттуда на мир собственными глазами.

Все поняли, что под ощутившим кристальную чистоту он имеет в виду себя, а Чэнь сказала:

– Путь у каждого свой. Об этом тоже есть притча.

Один юноша, восходя на гору, повстречал девушку, которая закрывала лицо руками. «Ты плачешь?» – спросил он. Девушка убрала руки от лица, и оказалось, что лицо у неё белое и покатое, как яичная скорлупа.

Перепуганный юноша бросился бежать. Ноги несли его всё выше в гору – до тех пор, пока он не наткнулся на костёр. У огня грелись несколько стариков. «Почему ты бежишь?» – спросили они. Юноша рассказал им о девушке с лицом белым и покатым, как яичная скорлупа.

«Она сделала вот так?» – спросили старики, закрывая лица руками. «Да», – ответил юноша. Старики убрали руки от лиц – и оказалось, что лица у них белые и покатые, как яичная скорлупа.

Юноша в ужасе закричал и упал замертво, а его лицо сделалось белым и покатым, как яичная скорлупа.

Чэнь, в отличие от Шарлеманя, обошлась без комментариев и предоставила каждому самостоятельно разбираться с моралью.

Озадаченный Шарлемань посчитал ниже своего достоинства задавать наводящие вопросы. Чтобы скрыть неловкость, он подозвал к себе охранника и о чём-то вполголоса с ним заговорил.

Клара в растерянности смотрела на Мунина.

– И что это значит?

– Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись, – цитатой из Киплинга ответил историк. Он тоже был в замешательстве.