Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Но у Сусана, на его погибель, была дочь. Эта девушка, чья красота была настолько невероятна, что ее прозвали la hermosa hembra[230], взяла в любовники кастильца. Неизвестно, какими мотивами она руководствовалась и какую роль сыграл ее любовник; известно лишь, что она выдала заговорщиков инквизиторам, «нечестиво нарушив естественные законы, запечатленные рукой Бога в человеческом сердце». В результате этого позорного доноса Сусана и его неудачливых сторонников схватили, поместили в кельи монастыря Святого Павла, который временно служил тюрьмой, и передали суду святой палаты, заседавшему в монастыре

[231]. Разумеется, им предъявили обвинение в ереси и отступничестве, поскольку святая палата не могла расправиться с ними на каких-то других основаниях. Жаль, что Льоренте не обнаружил записей об этом суде – одном из первых в Кастилии и что нам ничего не известно о тех событиях, кроме того, что Сусан, Саули, Бартоломе Торральба и братья Фернандес были признаны виновными во вменяемом им преступлении отступничества и переданы светскому суду для наказания.

Гарсиа Родриго посвятил пару страниц в своей «Подлинной истории» хитроумным домыслам, в которых он утверждает, что эти люди упорствовали в своих заблуждениях, несмотря на напряженные попытки спасти их. Он наделяет фанатичного Охеду характером милосердного ангела, изображая, как тот парит вокруг осужденных, почти со слезами увещевая их отречься от греха, и уверяет нас, что, хотя доминиканец до последнего продолжал свои милосердные попытки, все было напрасно.

Нет никаких свидетельств в поддержку этого утверждения, да Гарсиа Родриго и не пытается их предоставить. Бернальдес – единственный имеющийся у нас источник, упоминающий о смерти Сусана, – прямым текстом говорит, что тот умер христианином. А если принять во внимание тот факт, что Бернальдес – пылкий почитатель и сторонник инквизиции, то такого заявления из-под его пера достаточно, чтобы доказать, что инквизиторы Морильо и Сан-Мартин действовали карательными мерами и ultra vires[232]. В то время еще не существовало указа, по которому те, кто вернулся в иудаизм (relapsos), должны были подвергнуться казни, если упорствовали в своем отступничестве, – а Родриго (несомненно, с целью оправдать инквизиторов) безосновательно утверждает, что именно это сделали Сусан и его сообщники.

Льоренте полагает, что кровожадность инквизиторов подтверждается этими безжалостными приговорами, и считает невероятным, чтобы все заключенные отказались покаяться и смирились с наказанием – даже если предположить, что они действительно были виновны в отступничестве, которое им приписывали. Принимая во внимание все обстоятельства, остаются большие сомнения в том, что эти люди вообще были отступниками; а глядя на то, какими мотивами руководствовались инквизиторы, кажется вполне вероятным, что Морильо и Сан-Мартин истолковали поступки этих людей как преступление против веры, чтобы сделать их подсудимыми святой палаты.

Морильо и Сан-Мартина считают главными действующими лицами первого аутодафе, произошедшего в Севилье 6 февраля[233]

. В нем было сравнительно мало помпы, церемоний и той отвратительной театральности, которая вскоре будет отличать подобные суды, однако основные признаки уже присутствовали. Сусана и его товарищей вывели босыми, в позорных покаянных балахонах желтого цвета, у каждого была в руке свеча. В окружении алебардщиков их провели по улицам города, в котором они прежде пользовались всеобщим уважением и расположением, под взглядами людей, должно быть выражавшими ужас и смятение. Во главе процессии шагал доминиканский монах в черном одеянии, высоко державший крест инквизиции, обмотанный крепом; за ним по двое шли члены святой палаты, представители братства святого Петра Мученика, а затем – приговоренные в окружении охранников; замыкали шествие инквизиторы со своими помощниками и большое число монахов доминиканского ордена из монастыря Святого Павла во главе с их фанатичным приором Охедой.

Процессия направилась в собор, куда страдальцев отвели на мессу и заставили слушать проповедь, специально написанную для этого случая, ее читал Охеда, и она наверняка усилила изощренную муку их долгой агонии. Из собора приговоренных снова повели процессией, на этот раз за город, на луга Таблады. Там их привязали к специально воздвигнутым столбам, обложенным вязанками хвороста, и подожгли; приговоренные приняли ужасную смерть – к вящей славе и чести католической апостольской церкви[234].