Тайны лабиринтов времени

Дорийцы, так греки стали называть скифов, выбрав волка, а не оборотня, приносили его в жертву празднику зимнего солнцестояния. Серых бичевали, прежде чем выпустить в степь. Всадник настигал волка и должен был перед его носом щелкнуть бичом; если после третьего щелчка зверь продолжал бежать, значит не оборотень, можно располосовать его шкуру вдоль позвоночника, содрать ее, пока кровоточит тело. Из меха шили шапки, плащи, а из нежной подбрюшной части волчиц шились женские подперси, поддерживающие грудь кормящих матерей и дев, коим до замужества разрешалось ездить верхом. Тело волка сжигали на священном костре.

Охранники не осмелились пойти по следам угнанного табуна – кому охота стать жертвой оборотня-скифа? Но и вернуться на побережье без табуна – значит, совершить самоубийство. Греки растерялись и проклинали строптивых скифов, этих грязных рабов, объявивших новую войну грекам и персам.

Греки называли плененных скифов дорийцами, рабами царя Дария. Волхвы дорийцев уходили в пещеры, прятались в катакомбах, забирались подальше от греческих поселений и городов, но в скалах на побережье или в степи не выжить без охоты, а у волхва нет ножа или копья, у него другое оружие. С волком, вором или воином не повоюешь заклинанием и заговором, а ватаги дорийских юношей, убегающих в степь от рабства, стремились отыскать такого волхва и стать под его начало. Юноши и девушки, сбежавшие от рабства, были неробкого десятка и прекрасно управлялись с ножом и акинаком. Волхвы – эти кочевые дорийские колдуны – бродили по степи, собирая разрозненные группы беглецов, и предрекали новую войну.

– В жаркой пустыне готовится к походу царь оскорбленных персов, – говорили они. – Не простит царь угнанных табунов, потерянного золота своего. Персы считают степь мертвой, а греков – слишком разжиревшими на их золоте. Не прощайте и вы своего рабства и погибели великой Скифии.

В древние вольные времена степь оживала во время кочевья, которое начиналось от Хвалынского и Румского морей и, словно огромный веер, расходилось в разные стороны полутора десятком кочевых путей, достигающих дремучих лесов за Обавой рекой и за рекой Окой. Кочевые пути подходили к Рапейским горам в полунощи; доходили до Одера на западе и реки Танаис; подходили к реке Герр, втекающей в дремучий лес. В прежние времена эти пути, будто кровоток в теле, оживляли и делали чувствительным все пространство скифских земель. Теперь по этим дорогам бродил и пытался кочевать другой народ: он рожден у моря и в рабстве, а к степи не приучен. Юноши умеют ловить рыбу, строить дома, знают кузнечное дело, умеют столярить и научились у греков философствовать – дорийцы, одним словом. Городские, а значит, изнеженные юноши и девушки и кибитки в степи, война или охота – не для них. Но скифы еще не погибли и не отказались от борьбы.

Улицы, ведущие к пристани, были запружены народом. Старейшины города в белых одеяниях из тончайшей шерсти, купцы в фисташковых, золотых и розовых нарядах, ремесленники и простолюдины шли, спеша к причалам порта. К пристани подходили триеры с тремя рядами гребцов. По трапу с одной из триер сходил молодой перс среднего роста в просторном белом хитоне. Перед ним полуобнаженные девушки-жрицы в легких шафрановых, разрезанных почти до пояса хитонах, рассыпали цветы. Лицо офицера оставалось суровым и печальным.

Мальчики прибежали на пристань в непотребном виде: хитоны порваны, а у одного под глазом синяк, у другого кровоподтек от укуса на руке. Олгасий вздохнул, глядя на празднично украшенную пристань и разноцветную толпу горожан, ждущую начала праздника. В школе на занятиях он мог часами сидеть и слушать о подвигах героев и богов Эллады. Память у него была хорошая, и стихи запоминались легко, ему нравилось рассуждать, и мысли мудрецов казались простыми, близкими и понятными, но вот только чужой он среди этих маленьких и холеных отпрысков богатых греков. Олгасий – не грек, он, как его называют, дориец, сын скифа, погибшего в последней войне.

– В каком виде эти оборванцы сюда явились? – возмутилась богато одетая и очень толстая гречанка.

Олгасий вспомнил, как его спровоцировали на драку. Красавец Алкей, застегивая пояс из чеканного золота на своем хитоне, предложил ему подзаработать:

– Сегодня я хочу развлечься, Олгасий. Хочешь заработать пару золотых? Выбирай себе противника, а мы сделаем ставки, кто победит – тому и пара золотых. Ставлю на тебя.

У каждого богатенького грека был свой мальчик скиф. Он бегал в лавку, помогал одеваться своему покровителю и должен быть услужлив и уметь предугадывать прихоти своего господина. Грек за эту службу, если это было для него не обременительно, защищал своего добровольного раба от придирок и унижений в школе, помогал своему слуге пройти в театр, куда вход дорийцам был запрещен .

– Противником его должен быть только дикарь, такой же, как и он, – запротестовали школьники.

– А я хочу видеть борьбу только с греком, и ради этого ставку увеличиваю вдвое, – настаивал на своем Алкей.