Тайны лабиринтов времени

– Ряд веков Эллада для всего человечества была солнцем радости разума и истины. Свободолюбивый народ Эллады создал Акрополь, храм Зевса, весь мир восхищается Ахиллом, Плутоном и Сократом. Могучий дух живет в груди великих греков, а разве не мудры мы, сыны Эллады, сидящие за этими столами? Мы – эллины, и должны вернуть уважение персов, наказать рабов за воровство и строптивость! Задета наша честь, честь эллинов.

– Архонт, возьми все мои деньги, моих рабов. Мы должны уничтожить этих варваров и вернуть табуны! – звучали пьяные голоса в ответ на пламенную речь архонта города. Греки поднимались со своих мест и, пошатываясь, подходили к архонту, начинали обнимать его и лезли целоваться.

– Я разделяю чувства нашего славного архонта, и умру за честь города!

– И я умру! Но не хочу.

– Тебя лошадь не выдержит!

– Зато я могу отдать много рабов!

– Смотри, чтобы они тебя самого не вывезли в степь – и там не бросили на съедение собакам.

Такие разговоры греки вели заплетающимися языками, чавкая и прищелкивая от удовольствия: такая вкусная еда и на дармовщинку, а вина пей, хоть залейся, все всласть!

– Я эллин – и кладу свою жизнь на алтарь отчизны!

– Жизнь ты кладешь, а вот хлеб для города зажал.

Архонту жали руку, он всех потряс своим красноречием об эллинах, но почему-то ничего не сказал о табунах, а ведь от него перс ждет решения.

– Архонт, ты потряс нас своим благородством и красноречием!

– Мы любим тебя!

Перс, сидящий во главе пира, слушая этот пьяный поток любезностей, брезгливо поморщился. Полуприкрыв глаза усталыми веками, он смотрел на греков презрительно и гневно. Он поднялся, и греки смолкли.

– Хватит болтать об эллинах, об их подвигах и о Гомере! Никому не нужны ваши драгоценные жизни. Никто их не требует. Понятно я говорю?

Греки дружно закивали головами.

– Нужны солдаты, но не голодные и ленивые; иначе они разбегутся еще до сражения. Вы жалеете кусок лепешки солдатам – и как они смогут воевать с варварами? Слушайте! Молчать! Вы мне надоели. Все деньги, которые царь царей должен получить от прибыли с продажи скифских скакунов, заплатите вы! Заплатите сейчас, архонт, по истечении трех дней я отплываю с деньгами. Ты понял? Трех дней!

– Это он зря, – медленно проговорил еще полутрезвый грек, – мы скорее договоримся с рабами, чем с персами.

– Ты прав, теперь персы сюда не сунуться, не выгодно, они так растрепали свою империю этой глупой войной, что могут только лаять из-за моря.

– Персы думают, что нас ограбят своими извинительными речами, нет, не извинительными, а угрожающими! Во!

– Я не согласен, персы сильны – и нам настанет каюк.

– Купец прав: персы сюда больше не придут, и войны не будет, а с варварами нужно договариваться и возвращать табуны. Всех коней продадим, и куш останется нам, а персам – кукиш.

– Это точно!

– Диких племен давно нет и в помине, а беглецы – это ремесленники, а не воины; если с ними договориться, то у нас будут и табуны, и деньги, и вольные работники, а не сожженные города!

– Все побережье будет наше!

– Потише, приятель! Варвары, а не мы, греки, могут ухаживать за табунами. Варвары, а не мы, умеют строить, доить, ковать. Мы умеем только продавать, но это немало! Поэтому нам нужен союз с варварами, а не с персами. И хватит их называть варварами!

– К черту этих персов! Мы создадим свое государство, без царей!

– Да, пир, кажется, удался на славу, как думаешь?

– Перс отчалит отсюда, не солоно хлебавши.

Купцы усмехались, расходясь по домам. Архонт и перс стояли у колонны и провожали взглядами захмелевших отцов города.

– Решение свое вынесу завтра утром, – сказал архонт и, повернувшись спиной к персу, ушел.

Градоначальник готов был провалиться сквозь землю, но с купцами он был согласен: от перса нужно избавиться – и как можно быстрее, заключить договор с варварами и вернуть табуны. Кони – это живые деньги; да и как проживут города без скифских скакунов? Рабами торговать – значит, пойти в услужение персам. Избавиться от этого индюка-перса – и к варварам – нужно возвращать табуны.

В трюме стало темно, и фигуры гребцов едва виднелись, их проступающие части тел, освещенные лиловым светом, струящимся из окон, были измотаны. В окна уходили древки весел, сделанных из цельных бревен. Под резкие звуки флейты и барабана сто восемьдесят человек, как один, нагибаясь и откидываясь назад, ворочали огромными веслами и наполняли трюм дружным выдохом, вырывающимся изо ртов гребцов, чем-то похожим на крик гиены.

Гребцы не могли знать конечной цели пути, но догадывались, а среди рабов прошел слух, что рабству – скоро конец, и они смогут стать вольными. Надсмотрщик крикнул что-то своему подручному, когда молодой раб приник к расщелине в борту корабля своим глазом. Рабы дружно опустили головы, но наказания не последовало, и молодой раб не подвергся кровавой расправе. Все поняли: слух о скором освобождении – не простая сплетня, и скоро конец путешествию; только теперь гребцы почувствовали острую боль, накопившуюся в руках и спинах. Триера замедлила скорость, но продолжала плавно двигаться вперед.

– Табань!