Тайный агент. На взгляд Запада

— Любила его! — с яростью и презрением прошептала миссис Верлок. — Любила его! Я была ему хорошей женой. Я порядочная женщина. Вам казалось, что я любила его! Вам казалось! Послушайте, Том…

Это обращение заставило товарища Оссипона затрепетать от гордости. На самом деле его звали Александр, а Томом его называли только самые близкие люди. Это было имя для друзей, для мгновений сердечной близости. Он понятия не имел, где она могла услышать это имя, но ясно было, что она не только услышала, но и сберегла его в памяти — или, может быть, в сердце?

— Послушайте, Том! Я была девчонкой. Мне все осточертело. Я устала. Два человека зависели от меня, и мне казалось, что я на пределе. Два человека — мать и мальчик. Он был скорее мой сын, чем материн. Я ночи напролет держала его на коленях, одна, наверху, когда мне самой было лет восемь, не больше. А потом… он был мой, говорю вам… Вам этого не понять. Никакой мужчина не сможет этого понять. Что мне было делать? Был один молодой человек…

Воспоминание о романе с молодым мясником, как проблеск идеального мира, упорно не угасало в этом сердце, трепещущем перед виселицей и яростно протестующем против смерти.

— Вот его я любила, — продолжала вдова мистера Верлока. — Он тоже, наверно, видел это у меня в глазах. Двадцать пять шиллингов в неделю — и отец пригрозил вышвырнуть его из дела, если он окажется настолько глуп, что женится на девушке с матерью-калекой и братом-идиотом на руках. Но он все равно ходил вокруг меня, пока однажды вечером я не собралась с духом и не захлопнула перед ним дверь. Мне пришлось это сделать. Я очень любила его. Двадцать пять шиллингов в неделю! И был другой — один из лучших жильцов. Что было делать девушке? На улицу пойти? Он казался добрым. Во всяком случае, хотел на мне жениться. Что мне оставалось делать — с матерью и этим несчастным мальчиком на руках? Я сказала «да». Он казался добродушным, он был щедрым, у него водились деньги, он никогда не говорил ничего такого. Семь лет — семь лет я была ему хорошей женой — ему, доброму, великодушному, такому… И он любил меня. Да-да. Он любил меня так, что мне иногда и самой хотелось… Семь лет! Семь лет я была ему женой. А вы знаете, кто он был, этот ваш дорогой друг? Знаете, кто он был?.. Дьявол!

Она прошептала это с такой нечеловеческой убежденностью, что товарищ Оссипон был совершенно ошеломлен. Уинни Верлок повернулась к нему лицом, схватила за руки. Опускался туман, всякий звук жизни терялся в темноте и одиночестве Бретт-плейс, как в треугольном колодце асфальта и кирпича, слепых домов и бесчувственных камней…

— Нет, я не знал этого, — заявил он несколько глуповато, что должно было показаться смешным, — но только не женщине, одолеваемой страхом виселицы. — Но теперь знаю. Я… я понимаю, — путался он в словах, пытаясь представить, какого рода зверства мог творить Верлок за сонным, мирным фасадом своей супружеской жизни. Наверно, что-нибудь совершенно ужасное. — Понимаю, — повторил он и во внезапном приступе вдохновения произнес слова, полные возвышенного сострадания: — Несчастная женщина! — Это было не в его привычке. Привычнее было бы сказать «Бедняжка!» Но сейчас особый случай. Он чувствовал, что происходит что-то необычное, но, с другой стороны, не мог забыть и о величине ставки. — Несчастная, отважная женщина!

Он был доволен этой придуманной на ходу вариацией; но что сказать еще?

— Да, но теперь он мертв, — было самое лучшее, что он мог придумать. Это было сказано сдержанно, но не без враждебного чувства. Миссис Верлок как безумная ухватилась за его руку.

— Так вы догадались, что он мертв, — словно в экстазе пробормотала она. — Вы! Вы догадались о том, что я была вынуждена сделать. Вынуждена!

В ее тоне было что-то такое, что не поддавалось определению, — торжество, облегчение, благодарность. Именно это, а не буквальный смысл сказанного, привлекло внимание Оссипона. Что это с ней? Почему она довела себя до столь дикого возбуждения? Он даже задался вопросом: не кроются ли тайные причины истории в Гринвич-парке в несчастливых обстоятельствах супружеской жизни Верлоков? Кто знает, может, мистер Верлок решил таким экстравагантным способом совершить самоубийство? Ей-богу, вот было бы объяснение этой полной безумия и легковесности идеи! Анархизм тут в любом случае ни при чем. Напротив! Делу анархизма это только бы повредило — и революционер такого уровня, как Верлок, разумеется, прекрасно это понимал. Вот будет потеха, если он просто взял и одурачил всю Европу, весь революционный мир, полицию, прессу и заодно этого самоуверенного Профессора! Да, с изумлением думал Оссипон, почти наверняка так оно и было. Бедолага! Ему вдруг пришло в голову, что если и был дьявол в этой семье, то совсем необязательно им должен был быть именно муж.