Не готовый к подобному физическому воздействию, товарищ Оссипон, влетая в лавку, с трудом удержался на ногах. Его удивила сила этой женщины и шокировали ее методы. Но он не стал возвращаться на улицу для строгого выговора. Ее фантастическое поведение стало производить на него неблагоприятное впечатление. Кроме того, сейчас не время перечить этой женщине. Товарищ Оссипон ловко обогнул прилавок и спокойно приблизился к застекленной двери гостиной. Занавеска на двери была чуть отодвинута в сторону; собравшись повернуть ручку, он машинально заглянул внутрь. Он сделал это без мысли, без намерения, без всякого любопытства. Заглянул просто потому, что не мог не заглянуть. Он заглянул внутрь и увидел мистера Верлока, спокойно лежавшего на диване.
Вопль, рванувшийся из самых глубин груди, застыл у него на губах, так и не выразившись в звуке, а превратившись в липкий, болезненный привкус. Сознание товарища Оссипона с бешеной стремительностью отпрыгнуло от двери, но оставшееся без интеллектуального руководства тело с бездумною силой инстинкта продолжало держаться за дверную ручку. Дюжий анархист даже не покачнулся. Он уставился внутрь, приблизив лицо к стеклу, выпучив глаза. Он дал бы все что угодно, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте, но возвратившийся разум пояснил ему, что, отпустив ручку, он ничего не изменит. Что это — безумие, кошмар или ловушка, в которую его заманили с дьявольской ловкостью? Почему? За что? Он не знал. Он не чувствовал за собою ни малейшей вины перед этими людьми, ни намека на угрызения совести, и мысль о том, что по каким-то таинственным причинам чета Верлок решила его убить, мелькнула у него даже не в голове, а где-то на уровне желудка, вызвав приступ тошноты. Мгновенье — долгое мгновенье — товарищ Оссипон совершенно по-особому чувствовал себя не очень хорошо. И смотрел не отрываясь… Тем временем мистер Верлок лежал неподвижно, для каких-то своих целей притворяясь спящим, пока его дикая жена стерегла дверь — невидимая и безмолвная на темной и пустой улице. Может быть, все это устрашающая инсценировка, почему-то именно для него, Оссипона, придуманная полицией? Его скромность не позволяла принять такое объяснение.
Но истинный смысл созерцаемой им картины дошел до Оссипона, когда он увидел шляпу. Шляпа выглядела очень необычно — как что-то зловещее, как предзнаменование. Черная, перевернутая, она лежала на полу перед диваном, словно готовая принять пожертвования от всех, кто придет полюбоваться мирным отдыхом мистера Верлока. От шляпы взгляд дюжего анархиста перешел к сдвинутому в сторону столу, задержался на разбитой тарелке и получил своего рода оптический шок, когда заметил беловатый блеск под не до конца закрытыми веками лежавшего на диване мужчины. Сейчас мистер Верлок уже не казался спящим; скорее можно было подумать, что, склонив голову набок, он упорно глядит на левую половину своей груди. А когда товарищ Оссипон различил рукоятку ножа, он отвернулся от застекленной двери и его чуть не вырвало.
Хлопнула ведущая на улицу дверь. Сердце его в панике подскочило. Этот дом с его безобидным обитателем еще может оказаться ловушкой — страшной ловушкой! Товарищ Оссипон утратил четкое представление о происходящем. Он наткнулся бедром на прилавок, вскрикнул от боли, пошатнулся (колокольчик одуряюще дребезжал), почувствовал, как его порывисто обхватили чьи-то руки и холодные женские губы (он вздрогнул) прильнули к его уху:
— Полицейский! Он видел меня!
Он прекратил борьбу; она держала крепко. Пальцы ее рук неразрывно сплелись на его могучей спине. Шаги приближались; он и она часто, тяжело дышали, грудь к груди, словно сошедшиеся в смертельной борьбе — хотя на самом деле их свел вместе смертельный страх. Так продолжалось долго.
Нельзя сказать, что констебль, совершавший обход, совсем не видел миссис Верлок; но для него, только что свернувшего с большой освещенной улицы на Бретт-стрит, она была лишь чем-то мелькнувшим в темноте. И он даже не был уверен, что там вообще что-то мелькнуло. Торопиться было в любом случае ни к чему. Поравнявшись с лавкой, он заметил, что она рано закрылась. Ничего такого уж необычного в этом не было. Относительно данной лавки констебль имел особые инструкции: наблюдать, но без крайней необходимости ни во что не вмешиваться. Наблюдать было не за чем; но из чувства долга и успокоения совести ради — все-таки что-то непонятное в темноте промелькнуло — констебль перешел дорогу и проверил, заперта ли дверь. Замок с защелкой, ключ от которого навеки остался лежать без дела в жилетном кармане покойного мистера Верлока, был, как всегда, надежен. Пока добросовестный служащий полиции пробовал ручку, Оссипон, вздрогнув, почувствовал, как холодные женские губы снова прикоснулись к его уху:
— Если он войдет, убейте меня… Убейте меня, Том.