Тайный агент. На взгляд Запада

Констебль двинулся дальше, ради проформы осветив своим потайным фонарем витрину. Еще один миг мужчина и женщина в лавке, тяжело дыша, грудь в грудь простояли неподвижно; затем ее пальцы разжались и руки медленно опустились. Оссипон оперся о прилавок. Дюжий анархист очень нуждался сейчас в опоре. Ужас какой! Ему сделалось настолько скверно, что он почти не мог говорить. Все же он сумел оформить жалобу, из которой, по крайней мере, следовало, что он начал осознавать происходящее.

— Еще пара минут — и я по вашей милости так и налетел бы на этого приятеля с его чертовым потайным фонарем.

Вдова мистера Верлока, неподвижно стоявшая посреди лавки, произнесла с настойчивостью:

— Подите и потушите этот свет, Том. Он сведет меня с ума.

Она смутно увидела, как он яростно отмахнулся. Ничто на свете не заставило бы Оссипона войти в гостиную. Он не суеверен, но на полу слишком много крови — здоровенная лужа крови вокруг шляпы. Он и так находился слишком близко от трупа, чтобы спокойно спать, не думая, что не исключено, о веревке.

— Тогда идите к счетчику! Вон, видите? В том углу.

Дюжая фигура товарища Оссипона подобно тени пронеслась по лавке и покорно присела в углу на корточки; но в этой покорности не было грации. Нервно, бормоча проклятия, товарищ Оссипон завозился с чем-то невидимым — и внезапно свет за застекленной дверью погас. Одновременно прозвучал сдавленный, истерический женский вздох. Ночь, неизбежное вознаграждение людям за честные земные труды, пала на мистера Верлока, испытанного революционера, «одного из старой гвардии», скромного стража общества, бесценного тайного агента А из депеш барона Штотт-Вартенгейма, слуги закона и порядка, верного, надежного, исполнительного, восхитительного и обладавшего, может быть, одной-единственной слабостью, вполне простительной, — идеалистической верой в то, что его любят ради него самого.

Сквозь душный, ставший теперь черным, как чернила, воздух Оссипон на ощупь пробрался назад, к прилавку. Вслед ему из темноты прозвучал отчаянный голос стоявшей посреди лавки миссис Верлок:

— Я не хочу, чтоб меня повесили, Том, не хочу…

И прервался на полуслове. Оссипон выступил со стороны прилавка с предостережением:

— Не кричите так! — Потом как будто бы глубоко задумался. — Вы сами это сделали? — спросил он. Голос его звучал равнодушно, но казался спокойным и полным самообладания. Сердце миссис Верлок наполнилось благодарным доверием к этому сильному, способному ее защитить человеку.

— Да, — прошептала она, невидимая в темноте.

— Никогда бы не поверил, — пробормотал он. — И никто бы не поверил. — Она услышала, как он стал перемещаться по лавке и как щелкнул замок в двери гостиной. Товарищ Оссипон замкнул ключом покой мистера Верлока. Он сделал это не из благоговения перед вечностью этого покоя или каких-либо иных смутных сентиментальных соображений, но по той простой причине, что совсем не был уверен, а не прячется ли где-нибудь в этом доме еще кто-нибудь. Он не верил этой женщине — вернее, неспособен был пока понять, что истинно, что может быть вероятным, а что — хотя бы возможным в этой поразительной вселенной. Он боялся — ему было не до того, чтобы верить или не верить чему бы то ни было в сей странной истории, которая началась с инспекторов полиции и с посольств, а может закончиться бог знает где — для кого-нибудь очень может быть, что и на эшафоте. Он испытывал ужас при мысли, что у него нет никакого алиби после семи часов, — ведь все это время он околачивался в окрестностях Бретт-стрит. Он боялся этой дикой женщины, затащившей его сюда и — если он не проявит осторожность — вполне способной повесить на него соучастие. Его ужасала быстрота, с какой он оказался замешан — с какой его заманили — в это дело. Прошло ведь всего каких-нибудь двадцать минут, с тех пор как он встретил ее на улице, — не больше.

Голос миссис Верлок прозвучал негромко и жалобно-умоляюще:

— Не дайте им казнить меня, Том! Увезите меня за границу. Я буду работать на вас. Буду вашей рабыней. Я буду любить вас. У меня нет никого в мире… Кто захочет на меня смотреть, если не вы! — Она умолкла на мгновенье; потом в глубинах одиночества, созданного вокруг нее небольшой струйкой крови, стекавшей из-под рукоятки ножа, она — порядочная девушка из белгравского особняка, верная, порядочная супруга мистера Верлока — обрела страшное вдохновение. — Я не буду просить вас жениться на мне, — стыдливо выдохнула она.

Она шагнула к нему в темноте. Ему стало страшно. Он не удивился бы, если б в руке у нее вдруг появился еще один нож, на сей раз предназначенный для него. Он знал, что не сможет оказать сопротивления. У него даже не хватило духу сказать ей, чтоб она не приближалась. Он только спросил каким-то странным, глухим, будто загробным голосом:

— Он спал?