— Но все эти странные подробности в английской газете! — воскликнула она неожиданно. — Что они означают? Похоже, они правдивы. Но разве не ужасно думать, что моего бедного брата схватили, когда он одиноко, словно в отчаянии, бродил по ночным улицам…
Мы стояли так близко друг от друга в темной прихожей, что я видел, как она кусает губу, чтобы подавить сухое рыдание. Немного помолчав, она сообщила:
— Я сказала маме, что его мог выдать какой-нибудь негодяй, притворившийся другом, или просто трус. Ей будет легче так думать.
Я понял, почему несчастная женщина шепотом упомянула Иуду.
— Так будет легче, — согласился я, восхищаясь про себя прямотой и тонкостью ума этой девушки. Ей приходилось иметь дело с реальностью, созданной политическими условиями ее страны, — с жестокой реальностью, а не с болезненными порождениями ее собственного воображения. Я не мог не почувствовать к ней уважения, когда она просто добавила:
— Говорят, время лечит любое горе. Но не думаю, что оно имеет власть над угрызениями совести. Пусть лучше мама винит в смерти Виктора кого-нибудь другого — только бы не себя и не его слабость.
— Но вы сами не думаете ли, что… — начал я.
Она сжала губы и покачала головою. Она ни о ком не хочет думать плохо, сказала она; и, может быть, все, что произошло, произошло так, как было нужно. На этих словах, тихо и таинственно прозвучавших в полумраке прихожей, мы расстались, крепко и горячо пожав друг другу руки. В пожатии ее сильной, красивой руки была какая-то манящая искренность, какая-то утонченная мужественность. Не знаю, почему она испытывала ко мне столь дружеские чувства. Может быть, она считала, что я понимаю ее намного лучше, чем был способен на самом деле. Самые ясные из ее высказываний всегда как будто сопровождало загадочное эхо, замиравшее в недоступных для меня далях. Но, скорее всего, она просто ценила мое внимание и мою молчаливость. Она видела, что это внимание искренне и, следовательно, не могла считать молчаливость холодною. Наверно, ей было достаточно этого. И надлежит заметить, что если она и доверялась мне, то поступала так вовсе не потому, что нуждалась в моих советах, которых, соответственно, никогда и не спрашивала.
Наши ежедневные встречи были прерваны в те дни недели на две. Мне неожиданно пришлось отлучиться из Женевы. По возвращении я сразу же поспешил на бульвар Философов.
Сквозь открытую дверь гостиной я с неудовольствием услышал вкрадчивый и низкий голос о чем-то без умолку разглагольствующего гостя.
Кресло миссис Халдиной у окна пустовало. Сидевшая на диване Наталия Халдина подняла мне навстречу свои очаровательные серые глаза и сопроводила этот взгляд чуть заметной приветливой улыбкой. Но не двинулась с места. Она была одета в траурное платье. Ее сильные белые руки лежали ладонями вверх на коленях; напротив нее спиною ко мне стоял человек, — и эта крепкая спина, покрытая тонким черным сукном, вполне гармонировала с низким голосом. Он резко повернул голову ко мне, но тут же отвернулся снова.
— А, ваш английский друг. Знаю, знаю. Ну, ничего.
Он носил очки с дымчатыми стеклами, на полу рядом с его креслом стоял шелковый цилиндр. Слегка помахивая большой мягкой рукой, он продолжил свои рассуждения, немного убыстрив темп речи:
— Я ни разу не изменил вере, сопровождавшей меня, когда я скитался по сибирским лесам и болотам. Она поддерживала меня тогда, поддерживает и сейчас. Великие державы Европы обречены на исчезновение, и причина их гибели будет очень проста. Они истощат себя в борьбе со своим пролетариатом. В России все иначе. В России нет противостоящих друг другу классов, один из которых силен богатством, а другой — численностью. Мы имеем лишь нечистоплотную бюрократию, противостоящую народу, столь же великому и столь же не подверженному порче, как океан. Нет, у нас нет классов. Но у нас есть русская женщина. Восхитительная русская женщина! Я получаю от женщин самые замечательные письма. Возвышенные, смелые, пышущие благородным жаром служения! Женщины — главная наша надежда. Я вижу, как они жаждут знаний. Это восхитительно. Посмотрите, как они впитывают их, как усваивают! Это чудесно. Но что есть знание?.. Насколько я понимаю, вы не изучали ничего специально — медицину, например? Нет? Правильно. Если бы, приехав сюда, вы предоставили мне почетное право высказать свое мнение касательно того, как вам лучше употребить время, я резко возражал бы против подобной траты времени. Знание само по себе — шлак, не более.