Тайный агент. На взгляд Запада

Дальнейшая история его побега противится мистической и символической интерпретации. Обычным маршрутом, через Суэцкий канал^[174], он добрался до Европы и тут же уселся за автобиографию, снискавшую в том году огромный литературный успех. За этой книгой последовали другие — с заявленной целью возвысить все человечество. В них, как правило, проповедовался культ женщины. Лично для автора он заключался в преклонении перед трансцендентальными достоинствами некой мадам де С., дамы передовых воззрений

^[175], не слишком юной, некогда усиленно интриговавшей в качестве супруги ныне покойного и забытого дипломата. Свои громкие претензии быть в числе вождей современной мысли и современного чувства она (как Вольтер и мадам де Сталь)^[176]

предпочла заявлять на территории республиканской Женевы. Проезжая по улицам в своем большом ландо^[177], она являла взору равнодушных туземцев и любопытных туристов свою моложавую, иератически застывшую фигуру с длинной талией; большие блестящие глаза не знали покоя под короткой черной кружевной вуалью, спускавшейся лишь до уровня ярко-красных губ и напоминавшей поэтому маску. «Героический беглец» (названный так в рецензии на английское издание его книги) — «героический беглец», величественно бородатый и в темных очках, обычно сопровождал ее, сидя не рядом с нею, а напротив, спиной к лошадям. Эти их выезды — лицом друг к другу, всегда только вдвоем в просторном экипаже, весьма напоминали сознательный эпатаж публики. Или, может быть, бессознательный. Русское простодушие, преследуя возвышенные цели, часто само не замечает, как начинает граничить с цинизмом. Но изощренной Европе не стоит и пытаться понять все это. Поскольку печатью торжественности было отмечено все, касавшееся этой пары, включая физиономию кучера и движение эффектных лошадей, эксцентричные прогулки должны были обладать, очевидно, мистическим смыслом, — но развращенному и легкомысленному западному уму вроде моего они казались не слишком пристойными.

Однако не пристало незаметному учителю языков критиковать «героического беглеца», известного всему миру. Я знал по слухам, что он с неустанным рвением везде: в отелях, в частных апартаментах, в парках, когда предоставляется подходящая возможность, — преследует своих соотечественников, пытаясь обратить на себя их внимание. Мне показалось было, что после одного-двух визитов несколькими месяцами ранее он оставил мать и дочь Халдиных в покое — вне сомнения, неохотно, поскольку был человеком весьма настойчивым. Наверное, было естественно ожидать, что после страшного известия он появится снова: придет, как русский и как революционер, чтобы сказать что-нибудь подобающее, мудрое, может быть, утешительное. Но мне было неприятно застать его у них. И, думаю, дело тут совсем не в недостойной ревности человека, занимавшего, как я, привилегированное положение в доме. Моя молчаливая дружба не требовала особого к себе отношения. Возрастные и национальные различия как бы отодвигали меня в сферу иного бытия, так что даже самому себе я казался немым беспомощным призраком, нематериальным существом, способным лишь встревоженно парить вокруг, не в силах защитить или дать совет — хотя бы шепотом. Поскольку мисс Халдина с ее безошибочным чутьем воздержалась от того, чтобы знакомить меня с этой дородной знаменитостью, я мог бы спокойно удалиться и вернуться позже; но во взгляде ее было какое-то особенное выражение, которое я истолковал как просьбу остаться — затем, может быть, чтобы заставить нежеланного гостя поскорее уйти.

Он взял свой цилиндр, но только для того, чтобы положить его себе на колени.

— Мы еще будем встречаться, Наталия Викторовна. Сегодня я пришел только засвидетельствовать по отношению к вашей почтенной матушке и к вам чувства, в природе которых вы не можете сомневаться. Я не нуждался в понуканиях, но все же можно сказать, что Элеонора… мадам де С. в некотором роде послала меня. Она протягивает вам руку женского товарищества. Среди всего многообразия человеческих чувств воистину нет такой радости или такого горя, которых эта женщина не может понять, возвысить и одухотворить. Тот недавно прибывший из Санкт-Петербурга молодой человек, о котором я упоминал, уже подпал под ее обаяние.

При этих словах мисс Халдина резко поднялась с места. Я был доволен. Он, очевидно, не ожидал такой определенности и сперва, откинув голову, с мягким удивлением приподнял темные очки. Потом, опомнившись, поспешно поднялся, с чрезвычайной ловкостью подхватив с колен цилиндр.