Тайный агент. На взгляд Запада

— Как случилось, Наталия Викторовна, что вы так долго находились в стороне от того, что является — пусть злые языки болтают, что хотят, — единственным центром интеллектуальной свободы и попыток создать возвышенное представление о будущем? Замкнутость вашей почтенной матушки я еще могу понять. В ее возрасте новые идеи, новые лица, возможно… Но вы! Что это — недоверие или равнодушие? Вы должны выйти из вашего уединения. Мы, русские, не имеем права обособляться друг от друга. В наших обстоятельствах это почти преступление против человечества. Мы не можем позволить себе роскошь индивидуальной скорби. В наши дни дьявола нельзя побороть молитвами и постом. И что такое пост, в конце концов? Голодание. Вы не должны голодать, Наталия Викторовна. Сила — вот что нам нужно. Я имею в виду духовную силу. Что до физической, то вздумай мы, русские, ею воспользоваться, кто сможет нам противостоять? Грехи ныне уже не те, что раньше, соответственно и путь спасения для чистых душ должен стать иным — не в монастыре, а в миру, в…

Казалось, что вот-вот утонешь в этом глубоком звуке, подымавшемся словно из-под пола. Как утопающий, напрягающий все силы, чтобы удержаться на плаву, мисс Халдина резко оборвала гостя. В голосе ее прозвучало нетерпение:

— Но, Петр Иванович, я не собираюсь удаляться в монастырь. Кто это, по вашему мнению, собирается искать там спасения?

— Я говорил фигурально, — прогудел он.

— Хорошо, тогда и я говорю фигурально. Но горе и в наши дни остается горем, боль и в наши дни остается болью. У них свои счеты с людьми. Каждый справляется с ними как может. Я знаю, что удар, столь неожиданно поразивший нас, — всего лишь эпизод в судьбе всего народа. Уверяю вас, я не забыла об этом. Но сейчас я должна думать о маме. Неужели вы хотите, чтобы я предоставила ее самой себе?..

— Вы совершенно неверно меня поняли, — запротестовал он своим могучим, лишенным всякого напряжения голосом.

Мисс Халдина не стала ждать, пока замрет его эхо.

— …и бегала с визитами по незнакомым людям? Эта мысль мне совсем не нравится; но я не представляю, что еще вы могли иметь в виду.

Он возвышался перед нею, громадный, почтительный, с бритой, как у каторжника, головою; и, глядя на эту огромную розоватую башку, я живо представил себе дикую, взлохмаченную голову, выглядывающую из раздвинутых: кустов, голое, коричневое от солнца тело, крадущееся за гущей мокрой листвы, окруженное тучей комаров и оводов. Это была невольная дань его писательской силе. Невозможно было усомниться в том, что он действительно бродил по сибирским лесам, голый и перепоясанный цепью. Сюртук из тонкого черного сукна сообщал его облику нечто строгое и величественное — что-то напоминающее миссионера.

— Знаете, чего я хочу, Наталия Викторовна? — торжественно вопросил он. — Я хочу, чтобы вы стали фанатичкой.

— Фанатичкой?

— Да. Просто верить недостаточно.

Голос его достиг еще более низких нот. Он поднял на мгновение толстую руку; другая осталась висеть у бедра, сжимая легкий шелковый цилиндр.

— Я скажу вам сейчас слова, над которыми умоляю вас серьезно поразмыслить. Вот они: нам нужна сила, которая сдвинет небо и землю, — не меньше.

Глубокая, подземная мощь этого «не меньше» заставила меня вздрогнуть — так гудит воздух в органных трубах.

— Но найдем ли мы эту силу в салоне мадам де С.? Простите меня, Петр Иванович, но я позволю себе в этом усомниться. Разве эта дама не аристократка, не женщина высшего света?

— Предрассудки! — вскричал он. — Вы удивляете меня. Но пусть даже и так! Она ведь, помимо прочего, еще и женщина из плоти и крови. Всегда найдется что-нибудь, что будет отягощать духовное начало в нас. Но упрекать за это… Этого я от вас не ожидал. Нет! Никак я не ожидал. Можно подумать, что вы прислушались к каким-нибудь злым сплетням.

— Я не слушала сплетен, уверяю вас. Как бы они дошли до нашей провинции? Но она избалована вниманием. Что может быть общего между блестящей светской дамой и безвестной деревенской девчонкой вроде меня?

— Она — непрерывное проявление благородного и не имеющего равных духа! — вклинился он. — Ее очарование… нет, я не буду говорить о ее очаровании. Но, конечно, всякий, кто приближается к ней, подпадает под его власть… Исчезают противоречия, забываются тревоги… Если я не ошибаюсь — а я никогда не ошибаюсь в духовных вопросах, — ваша душа неспокойна, Наталия Викторовна.

Ясные глаза мисс Халдиной глядели прямо в его огромное, мягкое лицо; мне подумалось, что взгляд его может быть сколь угодно бесстыден за этими темными очками.