Тайный агент. На взгляд Запада

— Не далее как на днях, когда мы с нашим новым, очень интересным гостем из Петербурга возвращались вечером в город из шато Борель, я смог убедиться в силе ее успокаивающего… я бы даже сказал примиряющего влияния… Пока мы шли, километр за километром, по берегу озера, он молчал, как человек, которому указан путь мира. Понимаете ли, я чувствовал, как начинает действовать закваска в его душе. По крайней мере, он выслушивал меня терпеливо. Я сам был вдохновлен в тот вечер твердым и утонченным гением Элеоноры… мадам де С., я хотел сказать. Было полнолуние, и я мог видеть его лицо. Я не могу ошибиться…

Мисс Халдина опустила взгляд. Казалось, она колеблется.

— Хорошо! Я подумаю о том, что вы сказали, Петр Иванович. Я постараюсь прийти к вам, когда смогу на час-другой без опасений оставить маму.

Хотя эти слова были произнесены холодно, я удивился тому, что она уступила. Он схватил ее руку с таким пылом, как будто собирался прижать ее к губам или к груди, но ограничился тем, что подержал кончики ее пальцев в своей огромной лапе и несколько раз легонько тряхнул их, произнося заключительную тираду:

— Правильно. Правильно. Я пока не добился вашего полного доверия, Наталия Викторовна, но это придет. Всему свое время. Сестра Виктора Халдина не может не иметь значения… Просто не может. Женщина не должна вечно сидеть среди зрителей. Цветы, слезы, аплодисменты — все это было, все это средневековые представления. Арена, именно арена — вот подлинное место для женщин!

Плавным жестом, словно преподнося ей дар, он отпустил ее руку и застыл на месте, склонив голову в полном достоинства преклонении перед ее женственностью.

— Арена!.. Вы должны спуститься на арену, Наталия.

Он отступил на шаг, нагнул огромное тело в поклоне и тут же исчез. Дверь захлопнулась за ним. Но его мощный, звучный голос тут же раздался в прихожей — он что-то говорил служанке средних лет, открывавшей ему входную дверь. Призывал ли он и ее спуститься на арену, не могу сказать. По звучанию это напоминало лекцию; негромкий стук захлопнувшейся входной двери неожиданно оборвал ее.

III

Некоторое время мы глядели друг на друга.

— Вы знаете, кто это?

Мисс Халдина, подойдя ко мне, задала этот вопрос по-английски.

Я пожал ее протянутую руку.

— Все знают. Революционер-феминист, если угодно, великий писатель и… ну, как бы это выразить… свой человек в мистическом революционном салоне мадам де С.

Мисс Халдина провела рукой по лбу.

— Знаете, он сидел тут уже больше часа, когда вы пришли. Я так была рада, что мама прилегла. Она не спит уже много ночей, а днем вот, бывает, на несколько часов засыпает. Из-за крайнего утомления, конечно, и все же я рада… Если бы не этот отдых…

Она посмотрела на меня и с тою своей поразительной проницательностью, которая всегда приводила меня в смятение, покачала головою.

— Нет. Она не сойдет с ума.

— Моя дорогая юная леди! — протестующе вскричал я, тем более смущенный, что в глубине души отнюдь не считал миссис Халдину пребывающей полностью в здравом рассудке.

— Вы не знаете, каким тонким и светлым разумом обладала мама, — продолжила Наталия Халдина с присущею ей спокойной, ясноглазой простотой, в которой мне всегда виделось что-то героическое.

— Я не сомневаюсь… — пробормотал я.

— Я опустила шторы в маминой комнате и пришла сюда. Я так долго ждала этого момента, чтобы спокойно подумать.

Она помедлила, потом ровным, спокойным голосом добавила:

— Все это так трудно, — и неожиданно пристально посмотрела на меня, как будто ожидая возражений или удивления.

Я не возражал и не удивлялся. Я не мог удержаться от того, чтобы сказать:

— Боюсь, визит этого джентльмена не принес большого облегчения.

Мисс Халдина стояла передо мною с особым выражением в глазах.

— Я не утверждаю, что до конца понимаю Петра Ивановича. Так или иначе, без наставника нельзя, даже если не собираешься довериться этому наставнику без оглядки. Я неопытная девушка, но я не рабыня. Мне хватило всего этого в России. Почему я не должна слушать его? Нет ничего плохого в том, что кто-то руководит твоими мыслями. Но я не боюсь признаться вам, что не была полностью искренна с Петром Ивановичем. Я даже не знаю, что меня остановило в тот момент…

Она вдруг отошла от меня в дальнюю часть комнаты — но только для того, чтобы открыть и закрыть ящик бюро. Она вернулась с листком бумаги в руке; бумага оказалась тонкой и убористо исписанной. Это явно было письмо.

— Я хотела, чтобы вы послушали, — сказала она. — Это одно из писем моего бедного брата. Он никогда не сомневался. Как он мог сомневаться? Кучка жалких угнетателей, с одной стороны, и единодушная воля всего нашего народа — с другой.

— Ваш брат верил, что народной воле под силу добиться чего угодно?

— Свято верил, — провозгласила мисс Халдина.

Я смотрел на ее спокойное лицо и живые глаза.