Тайный агент. На взгляд Запада

— Видимо, он снова в России. Где-нибудь в центральных губерниях, — с воодушевлением сказала мисс Халдина. — Но, пожалуйста, не говорите никому об этом: если это попадет в газеты, ему может грозить опасность.

— Вам не терпится, конечно, встретиться с другом вашего брата? — спросил я.

Мисс Халдина положила письмо в карман. Взор ее через мое плечо устремился на дверь комнаты матери.

— Не здесь, — вполголоса проговорила она. — На первый раз, по крайней мере.

Я помолчал немного, потом стал прощаться. Мисс Халдина проводила меня до прихожей, осторожно закрыв за нами дверь.

— Думаю, вы догадываетесь, куда я собираюсь пойти завтра?

— Вы решили посетить мадам де С.

— Да. Я пойду в шато Борель. Я должна.

— Что вы ожидаете услышать там? — спросил я, понизив голос.

«Не обманывает ли она себя какой-нибудь невозможной надеждой?» — подумалось мне. Но я, впрочем, ошибся.

— Только подумайте — такой друг! Единственный, кто упоминается в письмах. Он должен что-нибудь передать мне, хотя бы несколько слов. То, что говорилось, думалось в те последние дни. Вы хотите, чтобы я отвернулась от того единственного, что осталось от моего бедного брата, — его друга?

— Конечно же нет, — сказал я. — Я вполне понимаю ваше святое любопытство.

— Незапятнанные, возвышенные, одинокие, — прошептала она. — Есть такие люди! Есть! И я хочу расспросить одного из них о дорогом умершем.

— Но откуда вы знаете, что встретите его там? Вы полагаете, что он остановился в Шато как гость?

— Точно не знаю, — призналась она. — Он привез рекомендательное письмо от отца Зосимы, который, похоже, также и друг мадам де С. Едва ли все эти слухи про нее правда.

— Самые разные слухи ходили и про отца Зосиму, — заметил я.

Она пожала плечами.

— Клевета — одно из орудий борьбы нашего правительства. Все это знают. Да, действительно, отец Зосима пользовался покровительством одного генерал-губернатора. Я помню, как два года назад мы разговаривали об этом с братом. Но он хорошо потрудился. А теперь объявлен вне закона. Что может убедительнее говорить в его пользу? Но не важно, что представлял или представляет собой этот священник. Все это никак не может затрагивать друга моего брата. Если я не встречу его там, спрошу у этих людей его адрес. И, конечно, мама тоже должна с ним познакомиться, потом. Кто знает, что он нам скажет? Будет большим облегчением, если это успокоит маму. Вы знаете, что она сейчас себе воображает. Может быть, он объяснит ей, что произошло, или… или хотя бы придумает объяснение. Это не грех.

— Разумеется, — сказал я, — это не грех. Но это может быть ошибкой.

— Я хочу только, чтобы она хоть немного стала похожа на себя прежнюю. Пока она в таком состоянии, я ни о чем не могу думать спокойно.

— Вы хотите изобрести какую-нибудь благочестивую ложь для вашей матери? — спросил я.

— Почему ложь? Такой друг не может не знать хоть что-нибудь о последних днях брата. Он может рассказать нам… Есть во всем этом что-то такое, что не дает мне покоя. Я уверена, что брат собирался присоединиться к нам за границей… что у него был замысел… некая выдающаяся патриотическая акция, связанная и с ним самим, и с нами обоими. Я верила в это. Так ждала этого! О, с какой надеждой и нетерпением… Я могла бы помочь. А тут вдруг эта странная беспечность — как будто ему было все равно…

Она помолчала, потом упрямо закончила:

— Я хочу узнать…