Тайный агент. На взгляд Запада

Размышляя над этим позже, когда медленно шагал прочь от бульвара Философов, я настойчиво спрашивал себя: а что, собственно, она хотела узнать? Я знал о ее жизни достаточно, чтобы строить догадки. В институте для благородных девиц, который окончила мисс Халдина, она была не на лучшем счету. Подозревали, что она имеет собственный взгляд на то, что ей официально преподавали. Потом, когда обе дамы вернулись к себе в имение, мать и дочь не боялись открыто высказывать свое мнение о том, что происходит в стране, и завоевали себе репутацию либералок. Тройку уездного штабс-капитана полиции стали часто замечать в их деревне. «Надо присматривать за мужиками, — объяснял он Халд иным свои визиты. — В конце концов, две одинокие дамы требуют надзора». Он осматривал стены, как будто хотел пронзить их взором, приглядывался к фотографиям, небрежно пролистывал книги в гостиной и после обычного угощения отправлялся восвояси. Но старый деревенский священник пришел к ним однажды вечером, крайне удрученный и встревоженный, и признался, что ему, священнику, велено разузнавать (используя свой духовный авторитет среди слуг) обо всем, что происходит в доме, обращая особое внимание на гостей: кто они такие, как долго гостят, откуда приехали и так далее. Несчастный, простодушный старик был вне себя от унижения и страха. «Я пришел предупредить вас. Ведите себя осторожно, ради бога. Я сгораю от стыда, но из-под сети не выбраться. Мне придется рассказывать им о том, что я вижу, потому что, если не буду рассказывать я, будет рассказывать мой дьякон. Он готов на все, лишь бы выслужиться. А мой зять, муж моей Параши, — писарь в губернской канцелярии; они могут лишить его места, а то и отправить куда подальше». Старик жаловался на трудные времена: «Ничего не поделаешь… много нынче несогласных», — и утирал глаза. Он не хотел угодить на закате дней как расстрига в покаянную келью какого-нибудь монастыря и «подвергнуться всем суровостям церковной дисциплины; ведь они не пожалеют старика», стенал он. Он чуть не впал в истерику; мать и дочь, полные сострадания, утешали его как могли, пока он не ушел домой. Что до гостей, то на самом деле их было совсем немного. Соседи, даже старые друзья, начали сторониться их; одни боялись, другие — важные аристократы, приезжавшие только на лето, «реакционеры», как объяснила мне мисс Халдина, — выказывали подчеркнутое пренебрежение. Молодой девушке пришлось вести уединенную жизнь. Ее отношения с матерью были самыми нежными и искренними; но миссис Халдина помнила опыт своего поколения, его страдания, заблуждения, его измены идеалам. Ее забота о детях выражалась в подавлении всех внешних примет своей тревоги. Она держалась героически сдержанно. Для Наталии Халдиной ее брат, живший в Петербурге, ничуть не загадочный (не могло быть сомнений в том, что он чувствовал и думал), но все же немного таинственный, казался единственным зримым воплощением запрещенной свободы. Во время их долгих бесед, полных возвышенных надежд на великие дела и веры в успех, перед ней представало все значение свободы и ее неопределенных обещаний. И вот неожиданно, разом, пронырливый английский газетчик положил конец всем великим делам и надеждам. Конкретный факт — факт смерти брата — был налицо, но его глубинные причины оставались неясными. Не располагая объяснениями, она не чувствовала почвы под ногами. Но она не сомневалась в брате. Ей требовалось одно-единственное — почти любой ценой узнать, как она сможет сохранить верность его отлетевшей душе^[180].

IV

Прошло несколько дней, прежде чем я снова встретился с Наталией Халдиной. Пересекая площадь перед театром, я заметил ее ладную фшуру в воротах скучного парка Бастионов. Она удалялась от меня, но я знал, что мы встретимся, когда она будет возвращаться по главной аллее — если, конечно, будет возвращаться, а не пойдет домой. В этом случае я, наверное, воздержался бы пока от визита. Мое желание удержать ее от общения с этими людьми по-прежнему оставалось сильным, но я не заблуждался относительно своих возможностей. Я всего лишь человек Запада, и ясно, что мисс Халдина не стала бы, не смогла бы прислушаться к моей мудрости; а что до моего желания услышать ее голос, то не стоило, я полагал, слишком приучать себя к этому удовольствию. Нет, я не пошел бы на бульвар Философов; но когда где-то на середине главной аллеи я увидел мисс Халдину, идущую мне навстречу, я оказался слишком любопытен и, может быть, слишком честен, чтобы сбежать.

В воздухе разливалась весенняя свежесть. Голубое небо имело стальной оттенок, но ветви деревьев, выстроившихся унылыми рядами, покрывала словно нежной дымкой молодая листва; а ясное солнце золотистыми искорками играло в честных серых глазах мисс Халдиной, с дружеским приветствием обращенных ко мне.

Я справился о здоровье ее матери.

Она шевельнула плечами и с легкой грустью вздохнула.

— Но, как видите, я вышла прогуляться… размяться, как вы, англичане, выражаетесь.

Я одобрительно улыбнулся, и она неожиданно добавила:

— Какой славный день!