Тайный агент. На взгляд Запада

В ее голосе, чуть хрипловатом, но покоряющем своим мужественным и по-птичьему звонким оттенком, звучала непосредственная убежденность. Я был рад этому. Она как будто вспомнила о своей молодости — ибо совсем немного было от весенней силы в огороженном прямоугольнике травы и деревьев, обрамленном аккуратными скатами крыш этого миловидного, но лишенного грации, гостеприимного, но равнодушного города. В воздухе, ее окружавшем, было очень мало тепла; и небо, небо страны без горизонтов, омытое апрельскими ливнями, простирало свою холодную жестокую голубизну, не возвышавшую душу, резко обрываемую уродливой темной стеной гор Юра, где там и сям виднелись еще последние жалкие полоски и лоскуты снега. Нет, весенняя сила могла быть только в ней самой, и я был рад, что это чувство пришло в ее жизнь, пусть даже и ненадолго.

— Мне приятно слышать от вас эти слова.

Она быстро взглянула на меня. Быстро, но не украдкой. Вот уж к чему она была совершенно не способна, так это действовать украдкой. Ее искренность выражалась во всем, даже в ритме походки. Наблюдать за нею украдкой — то была моя участь, если так можно выразиться. Я знал, куда она ходила, но понятия не имел о том, что она видела и слышала в гнезде аристократов-заговорщиков. Слово «аристократы» я использую за недостатком более подходящего термина. Шато Борель, укрытый в чаще беспорядочно разросшихся деревьев и кустов, пользовался такою же репутацией в наши дни, как в наполеоновскую эпоху резиденция другой опасной изгнанницы, мадам де Сталь^[181]. Разве что наполеоновский деспотизм, обутый в сапоги наследник революции, считавший эту умную женщину врагом, заслуживающим надзора, был совсем не похож на порожденное деспотизмом татарского ига самодержавие в его мистических облачениях. А мадам де С. совсем не напоминала одаренного автора «Коринны»^[182]. Она очень много шумела о том, что ее преследуют. Не знаю, считали ли ее в определенных кругах опасной. Что касается наблюдения, то за шато Борель возможно было наблюдать только издалека. Уединенность замка делала его идеальным местом для того, чтобы затевать отчаянно смелые заговоры — как серьезные, так и совершенно смехотворные. Но все это меня не интересовало. Я хотел узнать, какое впечатление произвели необычные обитатели замка, его особая атмосфера на мисс Халдину — столь правдивую, столь честную, но столь уязвимую в своей неопытности. Бессознательное, возвышенное неведение о низменных инстинктах человечества оставляло ее без защиты перед ее же собственными порывами. А тут еще этот друг ее брата, новый важный приезжий из России… Интересно, удалось ли ей с ним встретиться?

Некоторое время мы медленно шли рядом и молчали.

— Знаете, — неожиданно набросился я на нее, — если вы не хотите ничего мне рассказывать, так прямо и скажите — на этом и закончим. Но я не хочу играть в деликатность. Я желаю знать все и во всех подробностях.

Она слегка улыбнулась моему угрожающему тону.

— Вы любопытны, как ребенок.

— Нет. Я просто старик, у которого неспокойно на душе, — серьезно ответил я.

Она внимательно посмотрела на меня, как будто желая определить то ли степень моего беспокойства, то ли количество прожитых мною лет. Я, как мне кажется, не принадлежу к тем, у кого все написано на лице, а что до моих лет, то меня пока еще нельзя назвать дряхлым старцем. У меня нет длинной бороды, как у доброго отшельника из романтической баллады;^[183]

я не переставляю с трудом ноги; в моем облике нет ничего от почтенного, медленно ступающего мудреца. Я не обладаю живописными чертами такого рода. Моя старость, увы, — вполне заурядная, бодрая старость. И в продолжительном взгляде мисс Халд иной я как будто увидел жалость к себе. Она зашагала чуть быстрее.

— Вы желаете знать все подробности. Дайте подумать. Нужно их вспомнить. Это было довольно необычно для… для деревенской девчонки вроде меня.

И после небольшой паузы она начала с того, что сообщила: шато Борель почти так же запущен внутри, как и снаружи. В этом не было ничего удивительного. Замок построил, кажется, какой-то гамбургский банкир, отошедший от дел и желавший усладить остаток дней видом на озеро, чья опрятная, благопристойная, респектабельная красота должна быть привлекательна для неромантического воображения делового человека. Но он скоро умер. Его супруга тоже отбыла (но только в Италию), и дом, предназначенный для многоденежного досуга, не находя покупателя, несколько лет пустовал. К нему вела посыпанная гравием подъездная дорожка, которая огибала широкую, запущенную лужайку и предоставляла достаточно времени для того, чтобы разглядеть ветхость оштукатуренного фасада. Мисс Халдина сказала, что впечатление было неприятным. И чем ближе она подходила, тем более гнетущим оно становилось.