— Конечно, — заметила она, — он очень расстроился. Его обуревали чувства. Я же поделилась с вами своим мнением, что это человек глубокого чувства — в этом невозможно сомневаться. Видели бы вы его лицо! Он буквально зашатался! Он прислонился к стене террасы. Их дружба, несомненно, была подлинным братством душ! Я была благодарна ему за это волнение: мне было уже не так стыдно за собственную несдержанность. Разумеется, я сразу же, почти сразу, смогла заговорить снова. Все это длилось лишь несколько секунд. «Я его сестра, — сказала я. — Может быть, вы слышали обо мне».
— А он слышал? — перебил я.
— Не знаю. Как может быть иначе? И все же… Но какое это имеет значение? Я стояла перед ним, совсем близко, он мог бы дотронуться до меня, если б захотел, и явно не была похожа на обманщицу. Я знаю только то, что он протянул руки мне навстречу, даже, можно сказать, выбросил их мне навстречу, с величайшей готовностью и теплотой, и я схватила и сжала их, чувствуя, что снова обрела хоть малую часть того, что считала потерянным для себя навсегда вместе с утратой брата — надежду, вдохновение, поддержку, которые некогда дарил мне дорогой умерший…
Я весьма хорошо понимал ее. Мы медленно шагали дальше. Я не смотрел в ее сторону. И, как бы отвечая собственным мыслям, я пробормотал:
— Нет сомнения, то была настоящая дружба — вы говорили об этом. И в конце концов, этот молодой человек отреагировал на ваше имя, так сказать, обеими руками. После этого, конечно, вы не могли не понять друг друга. Да, понять друг друга быстро.
Она ответила лишь после секундной паузы:
— Господин Разумов, кажется, человек немногословный. Сдержанный человек — даже когда глубоко тронут.
Не в силах забыть — или, скорее, простить — басовитую экспансивность Петра Ивановича, верховного покровителя революционных партий, я сказал, что считаю сдержанность положительной чертой характера. В моем представлении она перекликается с искренностью.
— И кроме того, у нас было мало времени, — добавила она.
— Конечно, не много. — Мое недоверие и даже опасения по части феминиста и его Эгерии были столь неискоренимы, что я не удержался и спросил, улыбкой скрывая подлинное беспокойство: — Но вам удалось сбежать?
Она поняла меня и тоже улыбнулась — моей неловкости.
— О да! Я сбежала — если вам угодно назвать это так. Я быстро ушла. Ведь необходимости бежать не было. Я не испугана или пока не зачарована, как та бедная женщина, которая так странно меня встретила.
— А господин… господин Разумов?..
— Он остался, конечно. Полагаю, он отправился в дом, когда я попрощалась с ним. Помните, он приехал к Петру Ивановичу с весьма солидными рекомендациями — может быть, привез ему какие-то важные письма.
— Ах да! От того священника, который…
— Да, от отца Зосимы. Или от кого-нибудь еще.
— Итак, вы расстались. Но, позвольте спросить, встречались ли вы потом?
Некоторое время мисс Халдина не отвечала на этот очень прямой вопрос, затем спокойно сказала:
— Я рассчитывала встретить его здесь, сегодня.
— Вот как! Так вы, стало быть, встречаетесь в этом парке? Если бы я знал, я бы не стал вам мешать.
— Нет, вы нисколько не мешаете. И мы не встречаемся в этом парке. Я с тех пор не видела господина Разумова. Ни разу. Но я поджидала его…
Она остановилась. Я подивился и спросил себя, интересно, почему молодой революционер ведет себя столь вяло.
— Перед тем как мы расстались, я сказала господину Разумову, что каждый день в это время гуляю здесь по часу. Я не могла объяснить ему, почему не прошу его прийти к нам сразу. Маму надо подготовить к этому визиту. И потом, я ведь сама еще не знаю, что господин Разумов захочет нам рассказать. И его, конечно, надо предупредить о том, как чувствует себя бедная мама. Все эти мысли промелькнули у меня одновременно, и я поспешила сказать ему, что по некоторой причине не могу пока пригласить его к нам в гости, но имею обыкновение гулять здесь… Парк — общественное место, но в это время здесь никогда не бывает много людей. Я подумала, что это удачная мысль. И живем мы совсем рядом. Мне не хочется слишком далеко уходить от мамы. И если я вдруг понадоблюсь, наша служанка сразу найдет меня.
— Да. С этой точки зрения все очень удобно, — согласился я.