Тайный агент. На взгляд Запада

Он молчал так долго, что я подумал было, что проявил бестакность и вообще не дождусь ответа. Но, поглядев на своего собеседника, я увидал, что мой вопрос вызвал у него самую настоящую муку. Особенно это было заметно по тому, как он украдкой с силой сжимал кулаки. Однако, преодолев наконец эти мучительные колебания в достаточной мере, чтобы ответить, что у него нет такого намерения, он сделался довольно общителен — по крайней мере, в сравнении с прежней его небрежно-отрывистой манерой. Тон также стал более любезным. Он сообщил мне, что собирается учиться и кое-что писать. Он даже поведал мне, что побывал в Штутгарте. Я знал, что Штутгарт — один из революционных центров. В нем находился руководящий комитет одной из русских партий (не могу сейчас вспомнить, какой именно). Именно там он впервые познакомился с деятельностью революционеров вне России.

— Я никогда до этого не был за границей, — объяснил он странно безжизненным голосом. Потом, после небольшого колебания, совсем не похожего на мучительную нерешительность, вызванную моим простым вопросом о том, собирается ли он остаться в Женеве, он сделал мне неожиданное признание:

— Собственно, они мне кое-что поручили.

— И это задержит вас здесь, в Женеве?

— Да. Здесь. В этом гнусном…

Моих мыслительных способностей хватило, чтобы к двум прибавить два, — я сделал вывод, что поручение как-то связано с особой великого Петра Ивановича. Но я, естественно, удержал эту догадку при себе, и мистер Разумов довольно долгое время шел молча. Только когда мы уже вплотную подошли к мосту, к которому направлялись, он заговорил снова и отрывисто спросил:

— Могу я увидеть где-нибудь эту драгоценную статью?

Мне пришлось на мгновение задуматься, прежде чем я понял, что он имеет в виду.

— Отрывки из нее перепечатаны местной прессой. Есть много мест, где можно просмотреть подшивки. Свою английскую газету я, помнится, оставил у мисс Халдиной — на другой день после того, как получил. Несколько недель она лежала на столе рядом с креслом несчастной матери. Это было тягостное зрелище. Потом она исчезла, — и это было облегчением, уверяю вас.

Он резко остановился.

— Полагаю, — продолжил я, — вы будете встречаться с этими дамами довольно часто — вы сумеете найти для этого время.

Он смотрел на меня так странно, что я затрудняюсь определить выражение его взгляда. Оно не имело никакой видимой связи с моими словами. Что тревожит его? — спрашивал я себя. Что за странная мысль пришла ему в голову? Что за видение всех ужасов, какие только возможны в его отчаявшейся стране, возникло вдруг перед его внутренним взором и не отпускает его? Если это как-то связано с судьбою Виктора Халдина, то мне искренне хотелось надеяться, что это навсегда останется при нем. Я был, откровенно говоря, так потрясен, что попытался скрыть свое впечатление — да простит меня Бог! — улыбкой и непринужденным тоном.

— Разумеется, — воскликнул я, — это не составит для вас большого труда.

Он отошел от меня и оперся на парапет моста. Мгновение я подождал, глядя на его спину. Но, признаюсь, я отнюдь не горел желанием снова увидеть его лицо. Он стоял совершенно неподвижно. Он не собирался двигаться. Я медленно продолжил свой путь к вокзалу и, перейдя через мост, оглянулся. Нет, он не пошевелился. Он низко склонился над парапетом, как будто зачарованный ровным течением голубых вод под аркой моста. Течение здесь быстрое, очень быстрое; у некоторых от него кружится голова; я сам не могу долго смотреть на него — мне начинает казаться, что меня вот-вот подхватит его губительная сила. Не всякое сознание способно выдержать образ неодолимой мощи и стремительного движения.

Но для мистера Разумова он был явно притягателен. Я оставил его в тот момент, когда он весьма далеко нагнулся над парапетом моста. Его манеру поведения со мной нельзя было объяснить простой неотесанностью. Что-то еще скрывалось за его пренебрежительностью и нетерпением. Может быть, подумал я, неожиданно близко подойдя к скрытой истине, именно это «что-то» и удерживало его на протяжении недели, даже больше — почти десяти дней — от встречи с мисс Халдиной. Но что это было, я не мог сказать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

Вода под мостом текла бурно и была глубока. Наблюдателю казалось, что вздымающее небольшие волны течение способно пробить для себя русло где угодно, даже в гранитной толще. Но горечь, накопившуюся в груди Разумова из-за того, что жизнь его рухнула, не смогло бы смыть даже оно.

«В чем смысл всего этого? — думал он, неотрывно глядя вниз на стремительное течение, столь ровное и чистое, что только проносящиеся порой пузыри и тонкие полоски белой пены, похожие на седые пряди волос, давали ощутить его головокружительную быстроту и страшную силу. — С чего этот докучливый старый англичанин привязался ко мне? И что это за дурацкая история о сумасшедшей старухе?»