Тайный агент. На взгляд Запада

Он намеренно старался придать своим мыслям как можно более грубую форму, но старательно избегал при этом думать о девушке. «Сумасшедшая старуха, — повторил он про себя. — Да это сам рок! Или следует пренебречь всем этим как абсурдом? Ну нет! Так не пойдет! Я не могу позволить себе ничем пренебрегать. Всякая абсурдность может иметь самые серьезные последствия. Как защититься от нее? Она бросает вызов разуму. Чем разумнее человек, тем меньше он задумывается об абсурде».

На миг волна гнева захлестнула его мысли и даже заставила задрожать его тело, склоненное над парапетом. Потом он возобновил свои скрытые от внешнего мира размышления — свой тайный диалог с самим собой. Но даже и наедине с собой он не все договаривал до конца, причем смутно это сознавал.

«Нет, это не абсурд. Это малозначительное обстоятельство. Совершенно малозначительное, совершенно. Помешательство старухи, суетливая назойливость неуклюжего пожилого англичанина. Какой черт навязал его на мою голову! Ну ничего, я, кажется, вполне бесцеремонно отшил его. Разве нет? Так и надо обращаться с докучливыми типами. Интересно, он все еще стоит и ждет у меня за спиною?»

По хребту Разумова пробежал холодок. Это не было страхом. Он был уверен, что это не страх — не страх за себя; но это чувство тем не менее напоминало тревогу — своего рода тревогу за кого-то другого, за некоего человека, которого он помнил, но чье имя назвать был не в состоянии. Припомнив, что надоедливый англичанин собирался на вокзал, Разумов на время успокоился. Было слишком глупо предполагать, что тот станет тратить время на то, чтобы ждать его. Оглядываться с целью убедиться было совершенно необязательно.

«Но чего он добивался, неся весь этот бред про газету и сумасшедшую старуху? — неожиданно подумал Разумов. Потрясающая бесцеремонность, как ни крути, на какую только англичанин и может быть способен. Для него это все — что-то вроде спорта, революционный спорт, игра, на которую он взирает с высоты своего превосходства. И что, черт побери, означало его восклицание: “Да разве есть необходимость лгать?”

Сложенные руки Разумова с силой уперлись в каменный парапет. «Разве есть необходимость лгать? Сказать правду сумасшедшей старой матери…»

Молодой человек содрогнулся вновь. Да. Сказать правду! Почему бы и нет? Самое милое дело. И получить благодарность за это, подумал он с циничностью. «Уж конечно, в благодарность она бросится мне на шею!» — рассмеялся он про себя. Но это настроение тут же покинуло его. Он почувствовал печаль, как будто сердце его вдруг опустело. «Да, надо проявлять осторожность, — заключил он, как бьг выходя из транса. — Ничто, никто не может быть для меня незначительным, абсурдным настолько, чтобы не принимать его во внимание, — устало подумал он. — Надо проявлять осторожность».

Разумов оттолкнулся от парапета и, пройдя по мосту в обратном направлении, отправился прямиком в свое жилище, где затем провел несколько дней в полном уединении. Он забросил Петра Ивановича, которому его рекомендовала штутгартская группа; он не встречался больше с эмигрантами-революционерами, которым был представлен по приезде. Он всецело сторонился их круга. При этом он чувствовал, что подобное поведение, несколько странное и подозрительное, несет для него определенную угрозу.

Однако это не означает, что все эти дни он сидел взаперти. Я несколько раз встречал его на улице; он делал вид, что не узнает меня. Однажды, возвращаясь домой после вечернего посещения Халд иных, я увидел, как он пересекает темную мостовую бульвара Философов. На нем была мягкая широкополая шляпа, воротник его пальто был поднят. Я наблюдал, как он направился прямо к дому Халд иных, но вместо того, чтобы войти, постоял под окнами, в которых еще горел свет, а некоторое время спустя скрылся в ближайшем переулке.

Я знал, что он еще не наведывался к миссис Халдиной. Мисс Халдина сказала мне, что он не склонен спешить; кроме того, изменилось и душевное состояние самой миссис Халдиной. Похоже, она начала воображать, что сын ее жив и вот-вот вернется. Ее неподвижность в большом кресле у окна стала какой-то выжидающей — даже тогда, когда штора была спущена и горел свет.

Со своей стороны, я был убежден, что дни ее сочтены; мисс Халдина, с которой я, естественно, не делился своими мрачными предчувствиями, полагала, что сейчас визит мистера Разумова не принесет ничего хорошего, и в этом я был полностью с нею согласен. Я знал, что она встречалась с молодым человеком в парке Бастионов. Раз или два я видел, как они медленно прогуливались по главной аллее. Они встречались ежедневно на протяжении нескольких недель. Я избегал встреч с мисс Халдиной во время этих прогулок. Но однажды, забредя по рассеянности в ворота парка, я застал ее в одиночестве. Я остановился, чтобы обменяться парой слов. Мистер Разумов не появился, и, вполне естественно, мы заговорили о нем.

— Сообщил он вам что-нибудь определенное о деятельности вашего брата, о его гибели? — решился спросить я.

— Нет, — чуть поколебавшись, призналась мисс Халдина. — Ничего определенного.