Тайный агент. На взгляд Запада

— В самом деле? Вам конечно же приходится слышать там разные разговоры на самые разные темы.

Она выразилась иначе — все тем же не вяжущимся с ее обликом уверенным тоном:

— Я определенно знаю, что вам велели сделать.

— Правда? — Разумов слегка пожал плечами. Он хотел было уже пройти мимо, поклонившись, но тут ему в голову пришла одна мысль. — Да. Конечно же! Как доверенное лицо вы должны знать о многом, — пробормотал он, глядя на кота.

Компаньонка судорожно прижала к себе животное.

— Для меня уже давно все стало ясно, — сказала она.

— Все, — рассеянно повторил Разумов.

— Петр Иванович — ужасный деспот, — выпалила она.

Разумов продолжал изучать полоски на серой шерсти кота.

— Железная воля — органическая черта подобных характеров. Как иначе он мог бы быть вождем? И я думаю, что вы ошибаетесь, если…

— Вот! — воскликнула она. — Вы говорите мне, что я ошибаюсь. А я все равно скажу, что ему ни до кого нет дела. — Она вскинула голову. — Не приводите сюда эту девушку. Вот что вам велели сделать — привести сюда эту девушку. Послушайте меня — лучше привяжите ей камень на шею и бросьте в озеро.

Разумов испытал ощущение холода и мрака — словно тяжелая туча закрыла солнце.

— Девушку? — переспросил он. — Какое я имею к ней отношение?

— Но вам ведь сказали привести сюда Наталию Халдину. Разве я не права? Конечно, права. Меня не было в комнате, но я знаю. Я достаточно хорошо знаю Петра Ивановича. Он великий человек. Великие люди ужасны. Что ж, такова жизнь. Но вы говорите, что не имеете к ней отношения. Так вот и не имейте — если не хотите, чтобы она стала такой, как я, — утратившей иллюзии! Утратившей иллюзии!

— Как вы, — повторил Разумов, разглядывая ее лицо, столь же лишенное (с точки зрения как черт, так и цвета) малейшей привлекательности, как самый последний нищий — денег. Он улыбнулся, все еще чувствуя холод, — это странное ощущение вызывало у него раздражение. — Вы утратили иллюзии по поводу Петра Ивановича! Это все, что вы утратили?

Она провозгласила — с испуганным видом, но с безмерной убежденностью:

— Петр Иванович — олицетворяет собою все. — Потом добавила, другим тоном: — Держите девушку подальше от этого дома.

— Вы прямо-таки побуждаете меня не повиноваться Петру Ивановичу, просто потому… потому, что утратили иллюзии?

Она принялась моргать.

— Когда я увидела вас в первый раз, я вздохнула с облегчением. Вы сняли передо мной шляпу. Я подумала: «Вот человек, которому можно доверять». Ой!

Она отпрянула в страхе, когда Разумов дико прорычал:

— Я уже слышал нечто подобное раньше!

Она была так перепугана, что могла только моргать глазами.

— Вы вели себя так по-человечески, — жалобно объяснила она. — Мне так давно не хватало — не скажу доброты, но хотя бы самой обыкновенной вежливости. А теперь вы сердитесь…

— Нет-нет, напротив, — поспешно возразил Разумов. — Я очень рад, что вы доверяете мне. Возможно, позднее я смогу…

— Да, если вы вдруг заболеете, — пылко перебила она, — или если с вами случится беда, вы убедитесь, что я вовсе не бесполезная дура. Только дайте мне знать. Я приду к вам. Правда, приду. И я не покину вас. Горе и я — старые знакомьте; но лучше умирать с голоду, чем жить здесь.

Она осторожно помедлила и впервые по-настоящему робким тоном прибавила:

— Или если вы будете заняты какой-нибудь опасной работой. Иногда скромный помощник… я не буду ни о чем спрашивать. Я пойду за вами с радостью. Я могла бы выполнять поручения. Я храбрая.

Разумов внимательно посмотрел на круглые испуганные глаза, на морщинистые, бледные, круглые щеки. Они вздрагивали у уголков рта.

«Она хочет сбежать отсюда», — подумал он.

— А если я скажу вам, что занят опасной работой?

Она прижала кота к поношенной блузе и сдавленно воскликнула:

— Ах! — Потом, полушепотом: — Под руководством Петра Ивановича?

— Нет, не под руководством Петра Ивановича.

Он прочитал восторг в ее глазах и сделал попытку улыбнуться.

— Значит, вы действуете один?

Он поднял вверх указательный палец.

— Как этот перст, — сказал он.

Ее била легкая дрожь. Разумову пришло в голову, что за ними могут следить из дома, и ему захотелось уйти. Она все моргала, подняв к нему сморщенное лицо, — казалось, она безмолвно умоляла, чтобы ей сказали что-нибудь еще, хотя бы одним словом поощрили ее изголодавшуюся, гротескную, душераздирающую преданность.

— Нас могут видеть из дома? — доверительно спросил Разумов.

Она ответила, нисколько не удивившись вопросу:

— Нет, не могут, нас закрывает угол конюшни, — и с неожиданной для Разумова сообразительностью добавила: — Но тот, кто глядит из окна наверху, знает, что вы еще не вышли из ворот.

— А кто может подсматривать из окна? — спросил Разумов. — Петр Иванович?

Она кивнула.

— Зачем ему это надо?

— Он ждет кого-то сегодня днем.

— Вы знаете, кого?

— Будет не один человек.

Она опустила веки. Разумов смотрел на нее с любопытством.

— Ну да. Вы слышите все, что они говорят.

Она пробормотала довольно равнодушно:

— Как слышат столы и стулья.