Тайный агент. На взгляд Запада

Она была одета так же, как и при их первой встрече, — издалека заметная блуза из малинового шелка, короткая коричневая юбка, кожаный пояс. Лицо у нее было цвета кофе с молоком, но очень светлого оттенка, глаза — черные и блестящие, фигура — прямая. Шевелюру кое-как уложенных в прическу густых седоватых волос венчала пыльная тирольская шапочка из темного сукна, лишившаяся, судя по всему, части своих украшений.

Выражение ее лица было серьезным, внимательным — и настолько серьезным, что Разумов, подойдя к ней, почувствовал необходимость улыбнуться. Она по-мужски крепко пожала ему руку.

— Как? Вы уходите? — воскликнула она. — Как же так, Разумов?

— Я ухожу, потому что меня не попросили остаться, — ответил Разумов, с куда меньшей силой пожимая ей руку в ответ.

Она с понимающим видом мотнула головой. Тем временем Разумов смотрел вслед двум мужчинам. Они не спеша пересекали лужайку по диагонали. Тот, что пониже, был одет в узкое пальто из тонкого серого материала, доходившее ему почти до ног. На его спутнике, куда более высоком и плотном, была короткая, тесно облегающая куртка и узкие штаны, заправленные в поношенные сапоги.

Женщина, явно намеренно отправившая их в обход Разумова, заговорила деловитым тоном:

— Я примчалась из Цюриха, чтобы встретить поезд и привести этих двоих сюда, к Петру Ивановичу. Еле успела.

— А! В самом деле, — небрежно сказал Разумов, очень недовольный тем, что она задержалась для разговора с ним. — Из Цюриха… да, конечно. А эти двое — они из…

Она спокойно перебила его:

— Совсем из других мест. И неблизких. Весьма неблизких.

Разумов пожал плечами. Двое из неблизких мест, дойдя до стены террасы, неожиданно исчезли, как будто их поглотила разверзшаяся земля.

— В общем, они только что приехали из Америки. — Перед тем как сделать это заявление, женщина в малиновой блузе тоже слегка пожала плечами. — Час близится, — добавила она, как бы обращаясь к самой себе. — Я не сказала им, кто вы. Яковлич захотел бы обнять вас.

— Это тот, что в длинном пальто, с бороденкой?

— Вы угадали. Это Яковлич.

— И они не сумели бы добраться сюда с вокзала без вашей помощи, и вам потребовалось нарочно приехать из Цюриха, чтобы проводить их? Вот уж действительно, без женщин мы ни на что не способны. Так написал кто-то, и, похоже, это правда.

Он сознавал, что его попытка проявить сарказм скрывает безмерную усталость. Он видел, что усталость эта не укрылась от пристального взора блестящих черных глаз собеседницы.

— Что с вами такое?

— Не знаю. Ничего. У меня сегодня чертовски трудный день.

Она подождала, не сводя с его лица своих черных глаз. Затем сказала:

— Ну и что с того? Вы, мужчины, так впечатлительны и неуверенны в себе. Все дни похожи друг на друга, каждый тяжел, труден — и так будет, пока не настанет великий день. Для моего приезда имелась очень серьезная причина. Они написали Петру Ивановичу о своем прибытии. Но откуда? Уже из Шербура^[220], на клочке пароходной почтовой бумаги. Любой мог бы это сделать. Яковлич уже много лет живет в Америке. Я единственная здесь, кто знал его раньше. Мы с ним очень хорошо знакомы. Вот поэтому Петр Иванович и послал телеграмму, прося меня приехать. Вполне естественно, не так ли?

— Вы приехали подтвердить, что это именно он? — осведомился Разумов.

— Да. Вроде того. Пятнадцать лет такой жизни, как у него, меняют человека. Один как пугало в чужой стране. Когда я вспоминаю, каким был Яковлич до того, как уехал в Америку…

Появившаяся в ее смягчившемся голосе нежность заставила Разумова украдкой взглянуть на нее. Она вздохнула; черные глаза ее смотрели куда-то в сторону; запустив правую руку в копну своих седоватых волос, она рассеянно теребила их. Когда она убрала руку, ее шапочка немного сползла набок — это придало ей странновато-пытливый вид, который сильно контрастировал с вырвавшимся у дамы ностальгическим мурлыканьем.

— Мы и тогда не были уже юными. Но мужчина — всегда ребенок.

«Они жили вместе», — внезапно подумал Разумов.

— Почему вы не поехали за ним в Америку? — без обиняков спросил он.

Она с возмущением подняла на него глаза.

— Разве вы не помните, что происходило пятнадцать лет назад? Это было время действий. Историю Революции можно отсчитьшать оттуда. Вы — революционер, но как будто не знаете этого. Яковлич уехал тогда по заданию; я вернулась в Россию. Так было нужно. А потом ему уже незачем было возвращаться.

— Ах, вот как! — с деланным удивлением пробормотал Разумов. — Незачем!

— На что вы пытаетесь намекнуть? — с живостью воскликнула она. — Ну, пусть он даже немного приуныл, и что с того?..

— Он выглядит как янки с этой своей козлиной бородкой. Вылитый дядя Сэм^[221], — проворчал Разумов. — Ладно, а вы? Вы, уехавшая в Россию? Вы вот не приуныли.

— Не важно. В Яковличе можно не сомневаться. В любом случае, это настоящий человек.

Она не сводила с Разумова своих черных проницательных глаз — все время, пока говорила, и еще мгновение после того, как замолчала.

— Простите, — холодно поинтересовался Разумов, — но должен ли я сделать вывод, что, в частности, меня вы не считаете настоящим человеком?