Он понял, что горечь, скопившаяся в сердце этого беспомощного существа, проникла ей в кровь и, как тонкий яд, разъела ее верность этой отвратительной паре. Большая удача для него, подумал он; женщины, в отличие от мужчин, редко продают свою верность из корыстных соображений. Она могла бы стать надежным союзником, хотя вряд ли ей позволялось слышать все, что слышали столы и стулья шато Борель. На это не приходилось рассчитывать. И все же… В любом случае, она готова сообщить все, что знает.
Подняв глаза, она встретила неподвижный взгляд Разумова, и Разумов тут же пустился говорить:
— Так, так, милая… но, откровенно говоря, я все еще не имею удовольствия знать вашего имени. Не странно ли это?
Она едва ли не впервые пожала плечами.
— Что же в этом странного? Никому не сообщают мое имя. Да оно никого и не интересует. Никто не говорит со мной, никто мне не пишет. Мои родители даже не знают, жива я или нет. Мне имя ни к чему, и я сама его почти забыла.
Разумов пробормотал сумрачно:
— Да, но все же…
Она помедлила и равнодушно произнесла:
— Зовите меня Феклой. Так звал меня мой бедный Андрей. Я была предана ему. Он жил в крайней нужде и страданиях и умер в лишениях. Такова участь всех нас, русских, безымянных русских. Нет ничего другого для нас, никакой надежды нигде, пока…
— Пока что?
— Пока не покончено со всеми этими людьми с именами, — закончила она, моргая и поджав губы.
— Мне будет легче называть вас Феклой, как вы просите, — сказал Разумов, — если вы согласитесь звать меня Кириллом, — когда мы вот так, мирно разговариваем, только вы и я.
При этом он сказал себе: «Вот существо, которое, должно быть, ужас как боится мира, иначе она уже давно бы сбежала отсюда». Затем он осознал, что сам факт внезапного бегства от великого человека выставил бы ее в подозрительном свете. Нигде не найдет она ни сочувствия, ни поддержки. Эта революционерка не подготовлена для самостоятельного существования.
Она прошла с ним несколько шагов, моргая и слегка баюкая на руках кота.
— Да — только вы и я. Так было у меня и с моим бедным Андреем, — только он умирал, убитый этими скотами-чиновниками, а вы!.. Вы сильный. Вы убиваете чудовищ. Вы совершили великое дело. Сам Петр Иванович должен считаться с вами. Что ж… так вы не забывайте меня, особенно если вернетесь обратно в Россию. Я могу последовать за вами, везя с собой все, что потребуется, — на расстоянии, естественно. Или, если нужно будет вести наблюдение, я могу часами стоять на углу улицы… в дождь и в снег… да, могу… хоть целый день. Или могу писать за вас опасные документы, списки имен или инструкции, чтобы в случае провала вас не выдал почерк. А если меня схватят, вам нечего будет бояться. Я умею держать язык за зубами. Нас, женщин, не так-то легко сломить болью. Я слышала, как Петр Иванович объяснял, что у нас менее чувствительные нервы или что-то в этом роде. Нам легче выдерживать пытки. И это правда; я просто откушу себе язык и швырну в них. Зачем мне язык? Кому интересно то, что я могу сказать? После того как я закрыла глаза моему бедному Андрею, я не встречала никого, кому был бы интересен звук моего голоса. Я и с вами бы не заговорила, если б вьг не обошлись со мной так любезно, когда в первый раз здесь оказались. Я не удержалась и упомянула о вас этой милой, очаровательной девушке. Славное создание! И сильная! Это сразу видно. Если у вас есть сердце, не пускайте ее сюда. До свиданья!
Разумов схватил ее за руку. Ее так это взволновало, что она сделала движение, чтобы вырваться, потом замерла на месте, не глядя на него.
— Но можете ли вы сказать мне, — произнес он ей на ухо, — почему эти люди так хотят залучить ее сюда?
Освободившись, она повернулась к нему, словно рассерженная вопросом.
— Разве вы не понимаете, что Петр Иванович должен руководить, вдохновлять, влиять? В этом смысл его жизни. Учеников не может быть слишком много. Для него невыносимо думать, что кто-то может пренебречь им. А тут ведь еще и женщина! Без женщин ничего нельзя сделать, говорит он. Он написал это. Он…
Молодой человек внимательно слушал ее страстную речь, как вдруг она оборвала себя на полуслове и скрылась за конюшней.
Предоставленный самому себе, Разумов направился к воротам. Правда, здесь он обнаружил, что сегодня, в день многих разговоров, ему не уйти отсюда, не поучаствовав еще в одном.
Когда он вышел из-за будки привратника, в поле его зрения появилась небольшая группа людей — двое мужчин и одна женщина — видимо, те самые гости, которых ждал Петр Иванович. Они тоже сразу же заметили Разумова и остановились, как будто совещаясь. Мгновенье спустя женщина, отойдя в сторону, махнула рукою мужчинам, и те, тут же сойдя с подъездной аллеи, двинулись к дому напрямую через большую, давно не стриженную лужайку или, точнее, заросший травой участок земли. Женщина осталась стоять на дорожке, дожидаясь Разумова. Она узнала его. Он тоже узнал ее с первого взгляда. Он познакомился с нею в Цюрихе, где задержался на пути из Дрездена. Значительную часть тех двух дней они провели вместе.