Тайный агент. На взгляд Запада

— Вы устали! Какое признание! Нет, там дают чай. Я пил. Так что, если вы поспешите за Яковличем, вместо того чтобы тратить время с неблагонадежным, скептически настроенным субъектом вроде меня, вы еще сможете застать призрак чая — холодный, конечно, призрак — задержавшийся в храме. Но вот в то, что вы устали, я могу поверить с трудом. Мы не из тех, кто устает. Мы не должны уставать. Не имеем права. На днях я прочитал в одной газете исполненную тревоги статью о неутомимой активности революционных партий. Это производит впечатление на мир. Этим мы знамениты.

— Не может он обойтись без ерничанья, — негромко промолвила женщина в малиновой блузе, как будто обращаясь к кому-то третьему, но не сводя своих черных глаз с лица Разумова. — А почему, собственно? Просто потому, что были задеты его привычные взгляды, что оскорбили его мелочные мужские стереотипы. Можно подумать, он — один из тех невротиков, которые плохо заканчивают. — Немного помолчав и как будто решив что-то про себя, она продолжала, сменив обращение: — И все же… и все же я узнала сейчас нечто, что заставляет меня считать вас человеком с характером, Кирилл Сидорович. Да, несомненно, вы — человек с характером!

Ее загадочная уверенность несколько ошеломила Разумова. Глаза их встретились. Он отвернулся и стал глядеть сквозь решетку ржавых ворот на широкую, чистую дорогу, затененную густыми кронами деревьев. С металлическим шуршаньем вдоль по улице проехал пустой трамвай. Разумову подумалось, что он отдал бы сейчас все что угодно, лишь бы сидеть в вагоне в полном одиночестве. Он невыразимо устал, устал всеми фибрами своего существа, но у него были основания не прерывать разговор первым. В любое мгновение в бредово-мечтательной и преступной болтовне революционеров могли проскочить какие-нибудь важные слова, — их могла произнести она, мог произнести кто угодно. Нужно только сохранять ясность рассудка и подавлять раздражительность — и тогда нечего бояться. Единственное условие успеха и безопасности — несокрушимая сила воли, напоминал он себе.

Ему так хотелось очутиться по ту сторону решетки ворот, как будто он был узником этого оплота революционных заговоров, этого дома безумия, слепоты, низости и преступления. Его раненый дух искал утешения в чувстве безмерной моральной и интеллектуальной отстраненности от окружающего. Он даже не улыбнулся, когда она повторила свои слова:

— Да! С сильным характером!

Он все смотрел сквозь решетку как унылый узник — не помышляющий о побеге, просто перебирающий поблекшие воспоминания о свободе.

— Если вы не проявите благоразумия, — пробормотал он, по-прежнему не глядя на нее, — то, разумеется, даже призрака чая не увидите.

Подобным способом от нее, конечно, было не отделаться. Да и что говорить, он не рассчитывал на такую удачу.

— Ничего, невелика потеря. Я имею в виду чай, тем более что речь идет только о его призраке. Что касается этой дамы, вы должны понять, что она кое в чем полезна. Вот так, Разумов.

В ответ на повелительную интонацию он повернул голову к революционерке, — но она сделала вид, что пересчитывает монеты у себя на ладони.

— Вот в чем дело. Понимаете?

Разумов медленно произнес: «Понимаю», — и, отвернувшись, вновь стал смотреть взглядом узника на опрятную тенистую дорогу.

— Денежные средства так или иначе нужны, а это легче, чем грабить банки. И надежнее, разумеется. Ну-ну! Я шучу… Что он там бормочет себе под нос? — негромко воскликнула она.

— Просто выражаю свой восторг преданным самопожертвованием Петра Ивановича. Стошнить от этого может.

— Надо же, какой брезгливый представитель мужского пола! Стошнить! Ему тошно! А что вы знаете об истинной подоплеке всего этого? Кто разгадает тайны сердца? Петр Иванович знаком с нею давно, еще с дней своей светской жизни, когда он был молодым гвардейским офицером. Не нам судить вдохновенных. В этом вы, мужчины, нас превосходите. Вы бываете порой вдохновенны и в мыслях и в делах. И я всегда признавала, что, когда на вас находит вдохновение, когда вы умудряетесь отбросить вашу мужскую трусость и ханжество, нам не сравниться с вами. Только как редко это бывает… Тогда как и самая глупая женщина всегда может оказаться полезна. А почему? Потому что нас одолевает страсть, ненасытная страсть… Хотела бы я знать, чему он улыбается?

— Я не улыбаюсь, — угрюмо возразил Разумов.

— Ладно! Как тогда это называется? Вот эта гримаса, которую вы состроили? А, понимаю! Вы, мужчины, что-то любите, что-то ненавидите, хотите то одного, то другого — подымаете жуткий шум вокруг этого и называете это страстью! Страсть! Ну да, пока она не остыла! А мы, женщины, скажу я вам, влюблены в саму любовь, в саму ненависть, в само желание. Вот почему нас не так легко купить, как вас, мужчин. Жизнь, видите ли, не предлагает большого выбора. Можно или гнить, или гореть. И любая из нас, не важно, накрашена она или не накрашена, предпочтет гореть, а не гнить.