Тайный агент. На взгляд Запада

Он не соблаговолил даже кивнуть. Она, казалось, смягчилась, взгляд ее черных глаз стал спокойным, как будто сравнение пробудило в ней нежные воспоминания. Потом вдруг она опять по-мефистофельски нахмурила брови.

— Да. Может, это все объясняет. Да. С рождения нас пеленает зло, за нами присматривают существа, которые хуже людоедов, упырей и вампиров. Их нужно изгнать, полностью уничтожить. И ввиду выполнения этой задачи ничто не имеет значения, если мужчины и женщины полны решимости, если ими движет верность. Вот как я понимаю это теперь. И очень важно не ссориться между собой из-за всяких житейских пустяков. Помните об этом, Разумов.

Разумов не слушал. Он даже перестал ощущать, что за ним наблюдают, — им овладело тяжелое спокойствие. Пережитые сегодня трудные часы в конце концов притупили его беспокойство, его раздражение, его презрение — притупили навсегда, казалось ему. «Мне по силам справиться со всеми ними», — думал он с убежденностью, столь твердой, что она даже не вызывала у него ликования. Революционерка замолчала; он не смотрел на нее; на дороге не было никакого движения. Он почти забыл, что не один. Он снова услышал ее голос, отрывистый, деловитый и все же выдавший колебание, которое было причиной ее продолжительного молчания.

— Послушайте, Разумов!

Разумов, смотревший в сторону, поморщился, как будто услышав фальшивую ноту.

— Скажите мне, это правда, что утром, после того как дело свершилось, вы ходили на лекции в университете?

Прошла ощутимая доля секунды, прежде чем до него дошло все значение этого вопроса — доля секунды, которая проходит между вспышкой от выстрела и попаданием пули. К счастью, он вовремя успел схватиться рукой за решетку ворот. Он держался за нее со страшной силой, но самообладание его покинуло. Он смог издать только какой-то булькающий, злобный звук.

— Ну же, Кирилл Сидорович! — подбодрила она его. — Я знаю, что вы не хвастливы. Этого у вас не отнимешь. Вы человек молчаливый. Слишком молчаливый, может быть. Вас грызет какая-то своя, тайная горечь. Вы не энтузиаст — и, может быть, именно это придает вам особую силу. Но вы могли бы сказать мне. Хотелось бы понимать вас немножко больше. Я была просто потрясена… Вы действительно так поступили?

Он обрел голос. Пуля пролетела мимо. Выстрел был сделан наудачу — и скорее служил сигналом к действию. Теперь предстояла настоящая борьба за выживание. Софья Антоновна к тому же была опасным противником. Но он был готов к битве; настолько готов, что, когда повернулся к собеседнице, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Разумеется, — сказал он, без оживления, внутренне напряженный, но до конца уверенный в себе. — Разумеется, я ходил на лекции. Но почему вы спрашиваете?

Она, в отличие от него, весьма оживилась.

— Я прочитала это в письме, полученном от одного молодого человека из Петербурга; одного из наших, понятное дело. Он видел вас — заметил, как бесстрастно вы писали конспект в тетради…

Он смотрел на нее неподвижным взглядом.

— И что с того?

— Только то, что меня восхищает такое хладнокровие. Это доказывает необычайную силу характера. Тот молодой человек пишет, что никто бы не смог догадаться по вашему лицу и поведению о той роли, которую вы сыграли всего лишь за каких-нибудь два часа до этого — о великой, важной, славной роли…

— Никто бы не смог догадаться — пожалуй, — серьезно согласился Разумов, — но только потому, что никто в это время…

— Да-да. Но все равно, вы, судя по всему, обладаете исключительной выдержкой. Вы выглядели точно так же, как и всегда. Потом об этом вспоминали с удивлением…

— Это не составило труда, — заявил Разумов, не сводя с нее серьезного, неподвижного взгляда.

— Тем удивительнее! — воскликнула она и замолчала. Разумов между тем спрашивал себя, не сказал ли он чего-нибудь совершенно ненужного — или даже хуже.

Она пылко вскинула голову.

— Вы собирались остаться в России? Вы задумали…

— Нет, — неторопливо перебил Разумов. — У меня не было никаких планов.

— Вы вот так просто взяли и ушли оттуда? — спросила она.

Он медленно наклонил голову в знак согласия.

— Да, вот так просто. — Рука его, ухватившаяся за решетку ворот, постепенно ослабляла хватку — как будто теперь он обрел уверенность в том, что ему не нужно бояться случайных выстрелов. И, почувствовав неожиданный прилив вдохновения, прибавил: — Был ведь сильный снегопад, знаете ли.

Она слегка кивнула в знак одобрения — с видом эксперта в подобных делах, весьма заинтересованного, способного оценить каждую деталь профессионально. Разумов вспомнил кое о чем, что ему довелось слышать.

— Я свернул в узкий переулок, видите ли, — небрежно сказал он и замолчал, как будто не считая разговор достойным продолжения. Потом он вспомнил еще кое-что, что можно было швырнуть как подачку ее любопытству: — Мне хотелось прямо там лечь и уснуть.

Она прищелкнула языком, пораженная этой подробностью. И тут же:

— Но тетрадь! Эта замечательная тетрадь, брат! Вы же не хотите сказать, что положили ее в карман заранее! — вскричала она.

Разумов вздрогнул. Это было похоже на признак нетерпения.