Тайный агент. На взгляд Запада

На него смотрели большие, широко открытые глаза. Разумову показалось, что сквозь их печаль проглядывает улыбка.

— Это Разумов, — громко повторила Софья Антоновна, обращаясь к толстяку, который, стоя немного в стороне, демонстрировал в профиль свой живот.

Никто не двинулся с места. Всё: звуки, взгляды, движения, сама неподвижность — казалось, стало частью эксперимента, чьим итогом оказался тонкий голос, пропищавший с комической брюзгливостью:

— Ах да! Разумов. Уже несколько месяцев подряд мы только и слышим, что о господине Разумове. Что до меня, то, признаюсь, я предпочел бы увидеть на этом самом месте Халдина, а не господина Разумова.

Пискливое ударение, сделанное на словах «Разумов» и «господин Разумов», смешно резало слух, как фальцет циркового клоуна, открывающего свой замысловатый шутовской номер. Первое, что почувствовал Разумов, было изумление, затем оно внезапно сменилось негодованием.

— Что это значит? — сурово спросил он.

— Тише! Глупости. Он всегда так. — Софья Антоновна была явно раздосадована. Слово «Некатор»^[227]

, сорвавшееся с ее губ, прозвучало достаточно громко, чтобы Разумов мог его услышать. Отрывистый писк толстяка, казалось, исходил из чего-то подобного шару, который он будто бы носил под пальто. Испытывая попеременно то ужас, то желание рассмеяться, Разумов как зачарованный вглядывался в его флегматичную фигуру, большие ноги, безжизненно висящие руки, чудовищные бескровные щеки, жидкие клочки волос, спускавшиеся на жирный затылок.

Никита по кличке Некатор — какая удачная в своей зловещности аллитерация! Разумов слышал о нем. Он успел услышать много всего, с тех пор как очутился в мире этих героев воинствующей революции — легенды, рассказы, подлинную хронику событий, — всё то, что лишь изредка открывается миру, не перестающему им дивиться. Разумов слышал о нем. Считалось, что этот тип убил больше жандармов и агентов полиции, чем любой из ныне живущих революционеров. Ему доверялось исполнение приговоров.

Листок с буквами H.H., псевдонимом убийцы, оказался приколот к пронзенной груди одного известного провокатора (эта живописная подробность сенсационного преступления попала в газеты) и стал фирменной приметой деятельности Некатора. «По приговору Комитета. H.H.». Уголок занавеса приподнялся, чтобы потрясти воображение ошеломленной публики. Говорили, что он бесчисленное количество раз наведывался в Россию — Некатор бюрократов, губернаторов, тайных осведомителей. Остальное время он, как слышал Разумов, проживал на берегах озера Комо^[228], вместе с очаровательной женой, преданной делу, и двумя маленькими детьми. Но как могло это существо, столь гротескное, что городские собаки должны были подымать лай при одном его виде, выполнять свои смертоносные поручения и ускользать от сетей полиции?

— А что такого? Что такого? — пропищал голос. — Я всего лишь искренен. Никто ведь не отрицает, что тот, другой, был вдохновителем. Так что было бы лучше для нас, если б именно он остался в живых. Больше пользы. Я не сентиментален. Говорю то, что думаю… и это вполне естественно.

Писк-писк-писк, без единого жеста, без единого движения — жутко-пискливая карикатура профессиональной ревности — этот человек с кличкой, содержащей зловещую аллитерацию, этот исполнитель революционных приговоров, страшный H.H. напоминал модного тенора, раздраженного вниманием, которое привлекло к себе выступление безвестного любителя. Софья Антоновна пожала плечами. Человек с рыжими военными усами, бросившись к Разумову, примирительно загудел:

— Ну, черт бы всё побрал! Да еще здесь, прямо на улице, так сказать. Но вы сами видите, как обстоит дело. Одна из его сумасбродных выходок. Абсолютно не стоит внимания.

— Прошу вас, не беспокойтесь, — воскликнул Разумов, разражаясь долгим смехом. — Ничего страшного.

Рыжеусый (чахоточный румянец пылал на его щеках, как два ожога) на мгновение молча уставился на него, потом засмеялся сам. Разумов, чья веселость тут же улетучилась, сделал шаг к калитке.

— Довольно, — заговорил он ясным, резким голосом, хотя с трудом мог унять дрожь в ногах. — Хватит с меня. Я никому не позволю… Я прекрасно понимаю, на что вы намекаете… Выясняйте, расследуйте! Я не боюсь вас и не позволю играть с собой.

Он уже произносил подобные слова раньше. Ему пришлось выкрикивать их в ответ на подозрения другого рода. Это была какая-то адская карусель, заставившая его снова и снова выражать протест, ставший своего рода роковой необходимостью его существования. Но тщетно. С ним всегда будут играть. К счастью, жизнь не длится вечно.

— Я не потерплю! — крикнул он, стукнув кулаком по ладони.

— Кирилл Сидорович, что на вас нашло? — властно вмешалась революционерка. Все они теперь смотрели на Разумова; убийца агентов и жандармов повернулся к нему анфас, прикрываясь своим чудовищным животом, как щитом. — Не кричите. Мимо люди ходят, — сказала Софья Антоновна, предупреждая новую вспышку.