Тайный агент. На взгляд Запада

Пароходик из Монрепо^[229], подошедший к пристани напротив ворот, — никто не обратил внимания ни на его хриплый свисток, ни на шум двигателя — высадил стайку пассажиров, отправившихся по своим делам. Только какой-то ранний турист в бриджах, заметный благодаря новенькому желтому кожаному футляру для очков, задержался на мгновенье, почуяв что-то необычное в этих четырех людях, которые стояли за ржавыми железными воротами, скрывавшими запущенный сад и нежилой на первый взгляд дом. О! Если б он только знал, свидетелем чего сделала его случайность заурядного путешествия! Но он был хорошо воспитан; он тут же отвернулся и короткими шажками двинулся по дороге, разыскивая трамвайную остановку.

Жест Софьи Антоновны, означавший: «Предоставьте его мне», — отослал обоих мужчин прочь — невнятное гудение слышалось все слабее и слабее, а тонкий писк: «Да что такое? В чем дело?» — свелся теперь к пищанию детской игрушки. Они предоставили его ей. Многоопытной Софье Антоновне можно было спокойно предоставить немало чего. Взгляд черных глаз сразу же устремился на Разумова, пытаясь добраться до причин его вспышки. За нею что-то стояло. Никто не рождается деятельным революционером. Его становление — бурный процесс: порыв неожиданного призвания, сопровождаемого целой чередой мучительных сомнений, насилие во имя самоутверждения, душевная неустойчивость, вплоть до обретения новообращенным конечного равновесия в неистовой вере. Она видела — а часто и попросту могла вообразить себе — десятки молодых мужчин и женщин, проходящих через эмоциональный кризис. Этот молодой человек казался угрюмым эгоцентристом. И, кроме того, это был особый — уникальный случай. Она не встречала прежде никого, кто был бы столь интересен для нее и так сильно бы ее озадачивал.

— Осторожнее, Разумов, мой добрый друг. Если вы будете продолжать в этом духе, вы сойдете с ума. Вы гневаетесь на всех, недовольны собой и ищете любой повод, чтобы изводить себя.

— Это невыносимо! — задыхаясь, проговорил Разумов. — Вы должны признать, что у меня нет иллюзий касательно поведения, которое… разве не ясно… или вернее… слишком ясно.

Он отчаянно махнул рукой. Не храбрость изменила ему. Удушающие испарения лжи взяли его за горло, мысль о том, что он приговорен к вечной борьбе в этой тлетворной атмосфере без надежды на то, что когда-либо сможет восстановить силы глотком свежего воздуха.

— Стакан холодной воды — вот что вам нужно. — Софья Антоновна взглянула в направлении дома и покачала головой, потом поглядела за ворота, на полноводную безмятежность озера. Она полукомически пожала плечами — обилие воды в данном случае не решало проблемы. — Вы, милый, постоянно набрасываетесь на что-то такое, чего не существует на самом деле. Что это? Угрызения совести или что-нибудь еще? Это нелепо. Вы не могли пойти и сдаться из-за того, что взяли вашего товарища.

Она увещевала его довольно долго, приводила разумные доводы. Ему нечего жаловаться на то, как его принимают. Каждого новоприбывшего так или иначе обсуждают. Каждого нужно понять до конца, прежде чем принять в свои ряды. Никому еще на ее памяти не оказывали сразу так много доверия. Скоро, очень скоро, может быть, скорее, чем он ожидает, ему будет предоставлена возможность доказать свою преданность священному делу — раздавливанию Гадины.

Разумов, спокойно слушая ее, думал: «Может быть, она пытается усыпить мои подозрения. С другой стороны, очевидно, что большинство из них — глупцы». Он отошел в сторону на пару шагов и, сложив руки на груди, прислонился к каменному столбу ворот.

— Что же до некоторых неясностей в судьбе бедного Халдина, — Софья Антоновна заговорила медленно, и каждое слово казалось Разумову каплей расплавленного свинца, — что же до того… хотя никто никогда не делал намеков на то, что из-за страха или по небрежности вы повели себя неподобающим образом… так вот, я получила кое-какие сведения….

Разумов не удержался и поднял голову, а Софья Антоновна слегка кивнула.

— Да, кое-какие сведения. Вы помните о письме из Санкт-Петербурга, про которое мы только что говорили?

— О письме? Прекрасно помню. Какой-то проныра усердно описал мое поведение в известный день. Это гнусно. Думаю, наша полиция с пользой проводит время, вскрывая эти интересные и… и пустопорожние письма.

— Ну что вы! Полиции не так-то легко заполучить наши письма, как вам кажется. Это конкретное письмо ушло из Санкт-Петербурга, только когда тронулся лед. Оно отправилось с первым английским пароходом, покинувшим Неву этой весною. Кочегар на нем — к слову, один из наших. Ко мне письмо добралось уже из Халла…^[230]Она замолчала, как будто удивившись угрюмой неподвижности взгляда Разумова, но тут же продолжила, и намного быстрее.

— Там тоже есть наши. Они… но не важно. Автор письма описывает происшествие, которое, как он считает, может быть связано с арестом Халдина. Я как раз собиралась рассказать вам о нем, когда появились эти двое.

— Тоже своего рода происшествие, — пробормотал Разумов, — и весьма очаровательное — для меня.